Имидж старой девы - Елена Арсеньева

Была бы жизнь, а смысл найдется!

С. Терентюк

Сказать, что я – мегера, – значит просто ничего не сказать.В душе моей таится бездна коварства, алчности и зависти, а уж на язык я стольже злоехидна, как все змеи, извивающиеся на голове Медузы Горгоны, вместевзятые. Вообще у нас с Медузой Горгоной много общего. Говорят, когда я не внастроении, взгляд у меня один в один как у нее – разящий презрением насмерть иморально превращающий объект моего презрения в камень. Правда, мояпредшественница уничтожала людей физически, а не морально. Жертвы моих убийственныхвзоров живы… за некоторым исключением. О, совсем небольшим! Стольнезначительным, что об этом и вспоминать не стоит! И все-таки она была, жертва…Ну да, приходится признаться – это ведь тайное признание, не предназначенноедля посторонних, я делаю его только для себя, антр ну суа дит, строго междунами, как говорят французы, а по-русски – тихо сам с собою, тихо сам с собою яведу бесе-еду…

Говорят, нет ничего тайного, что не стало бы явным. Помню, вдетстве я обожала рассказ под таким названием. Про мальчика Дениску, которыйненавидел манную кашу до такой степени, что однажды вылил ее за окошко стретьего или какого-то там этажа, а маме наврал, будто съел. И его чуть невознаградили за съеденную кашу походом в цирк или в кино, а может, в театр, непомню хорошенько. Однако именно в ту минуту, когда Дениска упивался своимвраньем, в квартиру вошел некий гражданин, чьи шляпа и пиджак были некрасивозалиты пресловутой манной кашей… Разумеется, ни в какое увеселительноезаведение Дениска не пошел, а был подвергнут домашнему аресту и выслушалсентенцию: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным!»

Не верьте, товарищи… Есть, есть тайное, что никогда нестановится явным! Речь идет о той самой моей жертве. Догадаться, кто с нейрасправился, невозможно ни практически, ни теоретически. Вот вам неразгаданнаятайна номер раз. А когда я расправлюсь с сестрой – будет тайна номер два. Иникто никогда не узнает разгадку – ну разве что я сама приду и кину карты настол: вот она я, злодейка, аресту-уйте меня! Так поет Хосе в опере Бизе«Кармен». Именно с таким телячьим подвыванием: «Аресту-уйте меня!»

Сделал единственное, может быть, толковое дело в своейжизни, убил эту распутницу, – и сразу у него коленки подломились. Мужчины –слабаки! Это я усвоила еще в девятом классе средней школы, когда прочла«Преступление и наказание». Одна из лучших книг мировой литературы, мнекажется. Как психологический детектив. Только вот до чего же подкачал главныйгерой… Эх, Родик! Вовек бы не догадаться Порфирию Петровичу, кто кокнул старуху-процентщицуи сестрицу ея Лизавету, кабы не начал ты буквально сам на себя пальцемуказывать и блеять в душе: «Аресту-уйте меня!» Ты, бедолага, сам мечтал, чтобытебя схватили за шаловливую ручонку. Ну а меня не схватит никто, потому что яэтого не хочу и не допущу. И когда я сотру с лица земли сестрицу (свою,понятное дело, а не старухи-процентщицы!), ко мне вообще никто и никогда неподберется. Ни Порфирий Петрович. Ни УВД, ФСБ, префектура полиции, СюртеЖенераль [1] и другие-прочие внутренние и внешние органы России и Франции. Моепреступление останется нераскрытым. Да, вот такая я зараза, девушка ничьеймечты, хочется мне натянуть нос этим самым внутренним и внешним органам!

Вас удивляют мои убийственные, циничные характеристики всвой адрес? Ну, знаете, я ведь Дева по Зодиаку. То есть насквозь вижу не толькодругих людей, но и себя постоянно просвечиваю, как рентгеном, лучомсамокритики; выискиваю как чужие, так и свои недостатки. Дева, быть может,единственный знак, который способен не только придирчиво разглядеть соринку вглазу ближнего, но и всю жизнь будет пытаться выковырнуть то самое пресловутоебревно из своего собственного глаза. Самокритика – мое хобби, которым янастолько увлечена, что порою превращаю его в самоедство.

Именно недовольство собой и привело меня, как писали встаринных нравоучительных книжках, на путь порока. Именно благодаря этомусвойству моего характера я и стою сейчас на ступеньках одного из красивейшихзданий в мире – парижской «Гранд-опера» – и, как всегда, наблюдаю за развитиемсобытий со стороны.

Тех самых событий, которые спровоцировала я сама.

Обычная история, между прочим!

– Да я же слышал, как она орала!

– Да я же видел, как она убегала!..

Двое случайных прохожих, оказавшихся в этот поздний час наизвилистой аллейке рядом с Александром Бергером, потрясенно переглянулись,словно наконец сообразили, что волею безумного, а может, просто еще не совсемпроснувшегося (или не совсем проспавшегося!) случая они не только обнаружили всадике Кулибина труп мужчины со следами, как пишут в милицейских протоколах иклассических детективах, насильственной смерти, но и в некоторой степени былисвидетелями совершившегося убийства. То есть они не только жертву живьемвидели, но видели и слышали убийцу! И это была женщина!

Один из свидетелей был так ошарашен, что непрестанно качалголовой. Это был коренастый, несколько обрюзгший дяденька, прячущий в воротниккуртки свое щекастое лицо, чем-то схожее с брыластой физиономией его пожилогобульдога.

Бульдог, видимо, устал от затянувшейся прогулки, воздуха, докраев напоенного стылой сентябрьской сыростью, и пытался если не прилечь, тохотя бы присесть где-нибудь, где помягче, на кучку палой листвы, что ли, однакоему с его коротенькой, почти неразличимой шерсткой и непристойно голым задомхолодно и неуютно на сырой земле, а потому он то и дело вскакивал и тянулповодок в сторону улицы Белинского, где уже вовсю перезванивались по-утреннемучастые трамваи, и даже праздному наблюдателю, а не бывшему следователюпрокуратуры, каковым являлся Александр Бергер, было совершенно понятно, чтотам, за звенящими трамвайными рельсами, находится теплая, а главное, сухаяподстилка, миска с каким-нибудь там «Педигри» или «Чаппи» – словом, дом этогопродрогшего бульдога, куда тот страстно стремится попасть.

В отличие, между прочим, от его хозяина, которого и тягачомбыло с места не сдвинуть, не то что одной собачьей силой. Он, видать, впервые вжизни оказался в такой острой ситуации. То есть это, с его точки зрения, онабыла острой, а по мнению бывшего следователя Бергера, являлась вполнежитейской. Ведь всякий труп кто-нибудь когда-нибудь да обнаружит. Короче,хозяин бульдога домой не спешил и, перекатывая голову с плеча на плечо, сжадностью естествоиспытателя разглядывал свою пугающую находку и бормотал: