Мавр сделал свое дело - Татьяна Полякова

* * *

Мужчине на вид было около сорока. Дорогой костюм, галстук сзолотой булавкой. Он рывком ослабил узел галстука, страдальчески морщась.Интеллигентное лицо с аккуратной бородкой, тонким носом и темнымигипнотическими глазами сейчас вряд ли можно было назвать приятным. Он нервношевелил губами, точно произнося бесконечный внутренний монолог. Впрочем, таконо и было. С той самой минуты, как он узнал об убийстве, он не могуспокоиться. А успокоиться было необходимо, чтобы принять решение. Оченьважное. Настолько важное, что от него зависит его дальнейшая жизнь.

Именно жизнь, а не карьера и благополучие, как он думалвначале, потому что теперь он вдруг осознал, что карьера для него и есть жизнь.И сейчас, когда он в трех шагах от вожделенной цели…

— Сволочь, — прошептал он, скорее с болью, чем созлостью, сам не зная, кому адресует это обвинение. Наверное, всем, кто посмелвстать между ним и его мечтой. — Я никому не позволю, — вновьпрошептал он и отчаянно покачал головой, мрачно усмехнувшись. — Непозволю…

Легко сказать, когда все, весь мир против… Ему вдругсделалось так жаль себя, своих усилий, своих мук, что он едва не заплакалгорькими детскими слезами.

— Нет, нет, нет. Надо взять себя в руки. Выход есть.Надо успокоиться, и тогда решение непременно придет.

Он схватил карандаш и принялся катать его по столу, нодвижения становились все более нервными, резкими. Они не приносили успокоения.В конце концов он сломал карандаш и швырнул на ковер.

Ковер ему подарили на тридцатипятилетие друзья. Ручнаяработа, шелк. Стоит сумасшедших денег. Его вновь пронзила мысль, принесшаяострую боль: а если действительно придется расстаться со всем этим? С привычнымкомфортом, который стоит больших денег, с уверенностью, дарованной немалойвластью.

— Я никому не позволю, — задыхаясь, прохрипел он,а внутренний голос меж тем насмешливо шептал: «Это все эмоции, а надо найтирешение». «Взять и напиться до бесчувствия, — трусливо подумал он. —А что? Говорят, утро вечера мудренее».

Он поднялся, пересек кабинет, открыл дверцу бара, налилбольшую порцию коньяка и даже сделал глоток. Но вкуса не почувствовал.Растерянность, страх лишали всего, даже вкусовых ощущений.

— Это невыносимо, — решил он, вновь скатываясь кслезливой жалости к себе. Аккуратно поставил стакан, хотя испытывал желаниешвырнуть его в стену, и прошелся по кабинету, сложив руки за спиной, гордовыпрямившись и вскинув подбородок. — Я справлюсь, — монотонноповторял он, печатая шаг. — Я справлюсь. Я найду выход.

Он продолжал вышагивать по кабинету, но мысли в его головепутались: то он видел себя Наполеоном в последней битве, то вновь начиналжаловаться, как жестоко обошлась с ним судьба. Он не считал, что в этом естьего вина. О своей вине он давно и благополучно забыл. Разве не расплатился онза нее годами страха и унижения? Иногда он думал, вспоминая Лидию: «Ей хорошо».Да, да, именно так, точно он по доброте душевной избавил ее от мук.

А сколько пришлось пережить ему? Этот чертов старик, этипроныры-следователи, все они хотели лишь одного: уничтожить его, такоготалантливого, рожденного для счастья, богатства, власти… Он понемногууспокоился, вернулся за стол, вытянув руки, разглядывал свои нервно дрожащиепальцы. Манжет белой рубашки выглядел несвежим, он с раздражением натянул нанего рукав пиджака. Сегодня у него не было времени даже для того, чтобы принятьванну и переодеться. За это он тоже винил этот мир, где все, все, все противнего.

— Выход есть, — с решимостью отчаяния произнесон. — Можно обратиться к начальнику охраны. Андрей — решительный парень ивряд ли особо обременяет себя вопросами морали. За приличные деньги оннаверняка согласится решить мою проблему.

Но тут же все в душе воспротивилось этому. Андрею придетсявсе как-то объяснить. И что? Вместо одного типа, держащего его за горло, он получитдругого. И снова липкий пот при мысли о том, что в один прекрасный день…«Андрей не годится, — решил он. — Никто, никто не должен знать обэтом! Я должен сам…» Плечи его передернулись, точно в ознобе, он непредставлял, что и как «сделает сам», но уже знал, что просить об услуге никогоне будет. «А может, старик все врал? — явилась спасительная мысль. —Что у него могло быть? Он просто сам что-то видел (безусловно, видел, в тотсвой визит он описал происходящее так, что это не оставляло сомнений). Пока онбыл жив, то есть пока был жив свидетель, он, безусловно, представлял угрозу, нотеперь его нет. Следовательно, нет и угрозы».

Мужчина с горечью покачал головой. Он помнил тот визит вмельчайших деталях, точно это было вчера. Он тогда удивился, узнав, что старикрешил его навестить. Слегка удивился, но даже особенно не утруждал себя мыслямина тот счет, зачем старику понадобилось приезжать сюда. «Встретимся, иобъяснит». Так он подумал тогда, не подозревая, какой сюрприз готовит емусудьба. Какой чудовищный сюрприз. Ведь он в самом деле успел забыть и тольконочью, в кошмарах видел Лидию. Просыпаясь в холодном поту, он поспешно гналмысли о ней.

Старик тогда с улыбкой протянул ему руку, устроился вкресле, хозяин кабинета начал светский разговор, но гость внезапно перебил его.Сухо и деловито изложил свои требования. Потом поднялся и, пока он пребывал впрострации от только что услышанного, прошел к двери, обернулся и серьезносказал:

— И вот еще что, молодой человек, если вы вдруг решитеизбавиться от меня.., мои показания, подпись на которых заверена нотариусом,лежат в ячейке банка. Так что.., не советую, одним словом.

Тогда он так же, как и сейчас, долго не мог прийти в себя. Апотом.., потом принял решение. И несколько лет исправно платил.

Они даже подружились. Довольно странная дружба, если учестьобстоятельства. Наверное, их сблизила общая тайна, а еще то, что принятоназывать родством душ. В сущности, они оба мерзавцы. Когда ты знаешь о себетакое, это весьма неприятно, но, когда рядом твой двойник, в голову приходятутешительные мысли, что все мы не без греха и все под богом…

В один из вечеров, когда они благодушествовали у камина, онрешился завести со стариком разговор. Он пытался придать и своему голосу, исвоим словам некую иронию, чтобы в любой момент обратить их в шутку. Но старикответил совершенно серьезно:

— Вам не о чем беспокоиться. Я обо всем позаботился.Если я умру, своей смертью, разумеется, бумаги будут уничтожены.

Теперь и он стал серьезным, напускная ирония мгновенноисчезла.