Дом без ключа - Эрл Дерр Биггерс

Глава I. Ветер тоски и тревоги

Мисс Минерва была родом из состоятельной бостонской семьи. Она давно уже вышла из романтического возраста, но до сих пор поддавалась очарованию красоты и даже полудикие виды тихоокеанских островов оказывали на ее душу глубокое действие.

Она любила гулять в Вайкики по берегу перед заходом солнца. В это время дня тени стройных кокосовых пальм удлинялись и углублялись, а заходящее солнце сверкало на Алмазной горе, окрашивая золотом волны прибоя у кораллового рифа. Несколько запоздавших купальщиков плескалось в воде, прикосновение которой нежно и тепло, как ласка любимого. У лесенки купальной кабины стояла смуглая девушка в купальном костюме. Какая чудная, стройная фигура! Мисс Минерва, которой было далеко за пятьдесят, почувствовала к ней легкую зависть. Молодость, молодость!… Подобно стреле взвилось гибкое тело девушки и затем ринулось в волны… Прекрасный, бесшумный прыжок.

Мисс Минерва бросила искоса взгляд на своего спутника. Но Эмос Уинтерслип был нечувствителен к красоте. Эту нечувствительность он возвел в величайший жизненный принцип. Родившись на тихоокеанском острове, он редко бывал на материке и из больших городов знал только Сан-Франциско. Это был типичный пуританин, перенесший строгие принципы своей родины в экзотическую обстановку Гавайских островов.

– Ты бы шел домой! – предложила ему мисс Минерва. – Тебя ждет обед.

– Я пройду с тобой еще до изгороди! – ответил Эмос. – Приходи к нам опять, когда тебе надоест Дэн и все его развлечения. Мы будем очень рады видеть тебя.

– Благодарю! – сказала мисс Минерва. – Но знаешь, мне действительно пора подумать о возвращении домой. Грэс беспокоится обо мне. Сказать правду, я, конечно, веду себя не совсем прилично. Я поехала в Гонолулу на полтора месяца, а околачиваюсь на островах уже десять месяцев.

– Неужели так долго?

– Прямо самой не верится. Каждый день я даю, клятвенное обещание начать «завтра» упаковку вещей.

– А это «завтра» никогда не приходит. Тропики крепко держат тебя. Это случается с многими…

– Слабыми людьми? – ядовито докончила мисс Минерва. – Нет, друг мой, ты не прав! Я никогда не была слабым, безвольным человеком. Можешь справиться у моих знакомых на Бикн-стрит.

– Ах, страсть к бродяжничеству в крови у Уинтерслипов, – с усталой улыбкой произнес Эмос. – Уинтерслипы считают себя пуританами, но уже издавна питали слабость к более низким широтам.

– Да, в нас есть цыганская кровь. Благодаря ей твой отец оказался китоловом на островах, а ты родился так далеко от родины. Собственно говоря, тебе следовало бы жить в Мильтоне или Роксбюри и ежедневно ходить в контору с портфелем.

– Я сам часто думал об этом. Кто знает, может быть, там я добился бы чего-нибудь в жизни.

Подойдя к проволочной изгороди, спускавшейся к морю, мисс Минерва, улыбаясь, сказала: "Ну вот, здесь кончается Эмос и начинается Дэн». По другую сторону изгороди показался человек невысокого роста в белом костюме. Эмос, прервав начатую фразу, сказал «прощай» и повернул назад.

– Эмос! Эмос! Да что же это такое? Скажи мне только, сколько лет ты уже не разговариваешь с Дэном?

– Десятого августа исполнился тридцать один год!

– Срок долгий. А теперь иди сюда и помирись с ним.

– Я? – воскликнул возмущенно Эмос. – Ни за что! Ты, Минерва, по-видимому, не совсем осведомлена о Дэне и его образе жизни. Он позорит наше доброе…

– Но ведь Дэна все уважают! – возразила мисс Минерва. – Он человек почтенный.

– И к тому же богат! – съязвил Эмос. – А я беден. Таков уж мир…

Как ни смела была бостонка по своей природе, но выражение ненависти на лице брата испугало ее. Она поняла, что все ее попытки к примирению не приведут ни к чему. «Прощай, Эмос! – проговорила она. – Мне так хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь приехал к нам в гости в Бостон». Эмос ни одним жестом не дал ей понять, что слышал ее слова и быстро зашагал по белому песку.

Обернувшись, мисс Минерва увидела улыбающееся лицо Дэна Уинтерслипа.

– Здравствуй! – воскликнул он. – Добро пожаловать!

– Как поживаешь, Дэн?

Он ласково взял ее за обе руки.

– Очень рад видеть тебя! – сказал он, подтверждая глазами свои слова. Дэн умел разговаривать с женщинами. – Как-то пусто и одиноко сейчас в моем старом доме. Люблю, когда появляется молодое личико, тогда всем веселее.

Мисс Минерва повела носиком.

– Ах, друг мой, я слишком долго жила в Бостоне и вообще на свете, чтобы принимать такие слова за чистую монету.

– Милая моя! Здесь, на Гавайских островах, мы все молоды. Посмотри хоть на меня!

Бостонка посмотрела на него внимательнее обыкновенного. Она знала, что ему уже шестьдесят три года, но только седые волосы на висках выдавали его возраст. На лице, приобревшем за время долгих странствований под полинезийским солнцем цвет темной бронзы, не было ни одной морщинки, ни одной складочки. На материке такому мужчине дали бы на вид лет сорок.

– Мой достопочтенный братец проводил тебя до запретной черты, – сказал Дэн. – Уж не просил ли он передать мне свое нижайшее почтение?

– Я делала не раз попытки примирить вас… – начала мисс Минерва.

– Ах, друг мой, не старайся убивать в бедняге Эмосе эту ненависть ко мне. В ней смысл всей его

жизни. Каждый вечер он приходит под рожковое дерево, смотрит на мой дом и ждет… Чего, как ты думаешь? Он ждет, что рука всевышнего когда-нибудь покарает меня за мои грехи. Да, нельзя не признаться, что Эмос долготерпелив…

Мисс Минерва промолчала.

Огромный дом Дэна и его усадьба отличались почти чрезмерной роскошью и при виде их бостонка всякий раз приходила в восторг. Здесь росли Caesalpinie, напоминавшие гигантские темно-красные зонтики, исполинские священные фиговые деревья, ее любимые Resalia, древние, как время, и осыпанные множеством желтых цветов. Но всего прекраснее были цветущие усики вьющихся растений, набрасывавших кирпично-красный покров на всю эту великолепную растительность, залитую золотистым тропическим солнцем.

Мисс Минерва подумала: «Что сказали бы ее бостонские знакомые, каждую весну восхищающиеся Бостоном с его цветущими садами? Как они, вероятно, были бы шокированы, так как здешняя роскошь была слишком сказочно-прекрасна». Багряно-красный фон вполне гармонировал с жизнью такого человека, каким был ее кузен Дэн.

Они подошли к дому. Дэн открыл дверь. Как в большинстве домов на Гавайских островах, жилые комнаты были ограничены стенами только с трех сторон, четвертая же состояла из длинной решетки. В вестибюле с кресла около передней двери поднялась гавайка неопределенного возраста. Это была статная, полногрудая, полная достоинства представительница вымирающего гавайского народа.