Последний соблазн - Вэл Макдермид

Кэмерону Джозефу Макдермиду Бэйлли:

подарок по общим меркам весьма скромный,

но по моим возможностям — наилучший

Соблазн последний — нет страшней измен:

Поступок хоть и добр, но из гнилых пелен.

Т. С. Элиот. «Убийство в соборе»

Только беря на себя ответственность за психологический диагноз государственных устремлений, психология становится по-настоящему важной.

Макс Симонайт, военный психолог Вермахта.

1938 год

Имя: Вальтер Нойманн

Сеанс № 1

Медицинское заключение: Очевидно, что пациент некоторое время страдает самонадеянным ощущением непогрешимости. Наблюдается вызывающая беспокойство заносчивость, а также непомерное самолюбование, исключающее любую возможность того, что пациент может стать объектом серьезной критики.

Когда его слова подвергают сомнению, он обижается и с большим трудом прячет раздражение. У него отсутствует потребность защищать себя, так как он считает свою правоту само собой разумеющейся, несмотря на все доказательства обратного. Его способность к самоанализу весьма ограниченна. Типичная реакция на вопрос — встречный вопрос. Пациент с очевидной неохотой задумывается о своем поведении и о последствиях своих поступков.

Ему чужды здравый смысл и понятие ответственности. Он легко впадает в состояние аффекта, скорее всего пользуясь им как привычной маской.

Лечение: Шоковая терапия.

Голубым Дунай не бывает никогда. А вот сине-серым, грязно-коричневым, бурым, ржавым, цвета хаки с потными разводами и других бесчисленных промежуточных оттенков он быть может; из-за чего мгновенно отрезвляет любого стоящего на берегу мечтательного романтика. Иногда он маслянисто поблескивает под лучами солнца там, где собираются суда, покрывающие его поверхность нефтяной пленкой, и в это время на память приходят переливчатые шейки голубей. Зато темной беззвездной ночью он черен, как сам Стикс. Правда, в Центральной Европе перед началом нового тысячелетия одним пенни не отделаешься, если хочешь, чтобы перевозчик доставил тебя на другой берег.

И с берега, и с воды то, что открывалось взгляду, было похоже на заброшенную портовую мастерскую. В щели между досками высоких ворот если что и можно было рассмотреть, так лишь гниющие останки барж да проржавевшие механизмы, прошлое назначение которых оставалось тайной. Если кто-нибудь особенно любопытный тормозил на пустынной дороге и заглядывал во двор, то и ему приходилось констатировать, что он видит еще одно промышленное кладбище коммунистической эпохи.

Однако никому в голову не приходило особенно любопытствовать. Разве что кто-то, возможно, задавался вопросом: зачем даже в самые алогичные тоталитарные времена открывать на этом месте предприятие? Какую сторону ни возьми, до ближайшего, относительно значительного человеческого жилья не меньше двенадцати миль. На немногих здешних фермах, чтобы сделать их рентабельными, надо вкалывать и вкалывать, так что свободных рук нет и в помине. Когда открыли мастерскую, рабочих возили на автобусах за пятнадцать миль. Единственным ее преимуществом было такое расположение, что с реки, как ни смотри, ничего не увидишь за длинной песчаной косой, колючим кустарником и немногими деревьями, клонившимися по воле ветра.

Правда, это как раз и было определяющим преимуществом для тех, кто со старых нелучших времен тайно пользовался разрушающимся объектом промышленной архитектуры. На самом деле тут все было не таким, каким казалось. Ни о какой разрухе даже речи не шло, так как здесь располагался действующий промежуточный пункт для путешественников определенного свойства. Стоило присмотреться повнимательнее, и в глаза бросались некоторые несоответствия. Например, ограда по периметру состояла из готовых цементных блоков повышенной прочности. И она была на удивление в хорошем состоянии.

Укрепленная наверху, свернутая кольцами проволока обновилась намного позже падения коммунистической системы. Это немного, но в общем-то достаточно для тех, кто близко знаком с языком тайн и уверток.

Если бы кто-то из любопытствующих оказался на пустынном дворе в ту ночь, его интерес был бы удовлетворен. Однако, когда элегантный черный «мерседес» с тихим урчанием проехал по дороге, он не приковал к себе ничьего внимания. Автомобиль остановился рядом с воротами, и из него вышел водитель, которого на сыром прохладном воздухе тотчас пронизала дрожь после салона с кондиционером. Пошарив в кармане кожаной куртки, водитель достал связку ключей. Ему потребовалась всего пара минут, чтобы открыть четыре незнакомых замка, после чего ворота без лишнего шума подались под его рукой. Распахнув их настежь, он торопливо вернулся к «мерседесу» и въехал на нем внутрь двора.

Когда он закрыл ворота, из автомобиля показались двое мужчин. Тадеуш Радецкий покачался на длинных ногах, поправил костюм от Армани и вновь полез в салон за длиннополой собольей шубой. В последнее время он остро реагировал на холод, а эта ночь была на редкость морозной, так что при выдохе из ноздрей появлялись белые облачка. Потуже запахнув шубу, он огляделся. За несколько месяцев Тадеуш Радецкий ощутимо потерял в весе, отчего в призрачном свете фар его костлявое лицо казалось черепом без кожи, и лишь быстрые карие глаза излучали жизнь.

Дарко Кразич обошел кругом автомобиль и встал рядом с Тадеушем Радецким, после чего поднял руку и посмотрел на массивные золотые часы:

— Половина двенадцатого. Груз будет тут с минуты на минуту.

Тадеуш едва заметно наклонил голову:

— Пожалуй, мы сами примем его.

Кразич нахмурился:

— Идея не очень удачная. Процесс отлажен, и тебе незачем светиться.

— Ты так думаешь? — переспросил Тадеуш обманчиво небрежным тоном, и Кразич почел за благо не спорить. В последнее время с боссом было трудно ладить, и даже ближайшие помощники не рисковали навлекать на себя его гнев, переча ему.

Кразич примиряюще вскинул руки:

— Как скажешь.

Тадеуш отошел от автомобиля и принялся, привыкая к темноте, шагать по двору. В одном Кразич был прав. Не стоило прямо показывать свое участие в бизнесе. Однако именно теперь нельзя было ничего принимать на веру. Большую роль в становлении характера Тадеуша сыграла его бабушка, которая, хотя и настаивала на том, что в ее жилах течет голубая кровь, в суеверии не уступала презираемым ею крестьянам. Правда, свои противоречащие здравому смыслу взгляды она прикрывала прихотливыми одеждами литературных аллюзий. Например, желая научить мальчика, что если уж случилось несчастье, то жди второго и третьего, она привлекала на помощь Шекспира, утверждавшего: «…беды, когда идут, идут не в одиночку, а толпами…». [1]