Блатные псы - Владимир Колычев

* * *

Гулкое эхо шагов разбредалось по сторонам, отражалось от длинных, выкрашенных серой масляной красой стен и брело дальше, протискиваясь между прутьями решетчатых перегородок. Немолодой мужчина с одутловатым лицом шел по тюремному коридору с достоинством бывалого, закаленного лагерными ветрами арестанта. Короткие, с проседью, волосы, маленькие, глубоко уходящие под надбровные дуги глаза, крепкая широкая переносица, мясистые ноздри, тяжелый волевой подбородок с жировой прослойкой под ним. Грузный, откормленный, походка тяжелая, косолапая. Лицо суровое, неулыбчивое, взгляд тяжелый, жесткий, сосредоточенный. Одет мужчина был в теплый флисовый костюм черного цвета с капюшоном, в одной руке держал свернутый в рулон матрас, в другой – спортивную сумку. В матрасе начинка – одеяло, подушка, белье, но он знал, как управляться с этой поклажей так, чтобы ничего не обронить.

Коридор длинный, шагать по нему и шагать, но для мужчины этот путь в неизвестность уже подходил к концу. Эхо шагов проскочило через решетчатую переборку, а он остановился и по отрывистой команде «контролера» повернулся лицом к стене. Ни одна черточка не дрогнула на его лице. Как будто какой-то бездушный механизм скомандовал ему, а не живой человек, на которого можно было обидеться, разозлиться. Худощавый парень с чешуйками перхоти на темно-сером воротнике форменной куртки открыл тяжелую железную дверь и с ехидной насмешкой глянул на мужчину, дескать, перед ним новичок свою внешнюю крутость продемонстрировал, теперь пусть сокамерникам покажет, чего он на самом деле стоит…

Арестант едва глянул на злорадствующего «контролера». Ему было безразлично, кто и что думает, и доказывать ничего не хотелось. Не в том он возрасте, чтобы метать бисер перед свиньями. Но в камеру в любом случае входить надо…

Стены в коридоре недавно покрасили, и здесь тоже пахло свежим ремонтом, но, помимо этого, давал о себе знать нужник за фанерной перегородкой. И еще в камере было сильно накурено. Дмитрий Андреевич Елецкий уже успел смириться с этими запахами, пока находился в изоляторе временного содержания. С его прошлым это было совсем нетрудно…

Камера представляла собой довольно-таки просторное помещение. В центре стоял стол с прикрепленными к нему скамейками, слева от него – шесть спальных мест, справа – четыре. Двухъярусные койки располагались торцом к высокому, наглухо зарешеченному окну. Вентиляцию в камере обеспечивали жестяные воздуховоды, судя по всему, недавно установленные. Под окном можно было примостить еще одну двухъярусную койку, но там висели железные ящики для вещей, выкрашенные в зеленый цвет. На этих ящиках стоял небольшой плазменный телевизор, слева от которого висела притороченная к стенке икона Божьей Матери.

Худой косматый мужчина в длинном растянутом свитере, сложив на груди руки, что-то беззвучно бормотал себе под нос перед иконой. Телевизор был включен, и косматый кому-то заслонял обзор, но никто его не одергивал, не гнал на место.

Небритый пучеглазый парень в черной вязаной шапочке, сидя на койке, читал книгу, прихлебывая горячий чай из желтой пластиковой кружки. Пожилой арестант с козлиной бородкой невидяще смотрел в телевизор, думая о чем-то своем. Судя по мечтательной улыбке, он находился сейчас где-то в райских кущах, из которых его не могло выдернуть появление какого-то там новичка. И парень с книгой вяло отреагировал на Елецкого.

Зато на него пристально посмотрел бородатый мужчина в черной тюбетейке с золотой каймой. Азиатский разрез глаз, широкий плоский нос, тонкие нитевидные губы. В правой руке мужчина держал четки и перебирал их двумя пальцами. Он сидел на краю скамейки, в двух шагах от новичка, и смотрел на него с хищной иронией. Любопытство в глазах наглое, насмешливое, но Елецкий не разглядел в его душе отчаянную смелость. Если это и агрессивная личность, то в меру, такие типы, как правило, в опасных для себя ситуациях не рискуют идти до конца. Дмитрий Андреевич посмотрел на него с осаживающим укором, и наглец не выдержал его взгляд, обернулся к сокамерникам, сидевшим за столом. Обернулся с насмешкой, за которой пытался скрыть смущение.

За столом сидели трое. У одного лысина во всю голову, второй обрит наголо, третий очень коротко пострижен. Овальные черепа, круглые лица, сдобные щеки, сытые, гладко выбритые подбородки с ямочками, четко очерченные губы – они казались родными братьями. На Елецкого они смотрели с затаенными улыбками, как будто он собирался сфотографировать их всех для истории.

Внушительные на вид ребята, плотного телосложения. Но не качки. Черты лица не мягкие, но и жесткостью не отличались. На новичка они смотрели с благодушной снисходительностью.

– Кто за хатой смотрит? – спокойно, даже нехотя спросил Елецкий.

– Ну, я здесь за старшего, – нахмурился самый старший и крупный из троицы.

Елецкий кивнул. Именно на этого мужчину он и смотрел, обращаясь ко всем. Не ошибся… И статус этого типа определил. Из мужиков «сиделец», фраер. Ну, не похож он на блатного. И его дружки такие же случайные люди, волею судьбы заброшенные на тюремные нары. Таких на «крытых» много, можно сказать, большинство.

– Зовут как?

– Кислый. А что такое? – нахохлился «смотрящий». Он здесь вопросы должен задавать, а ему тут викторину навязывают.

– Дмитрий Андреевич меня зовут. Сто пятую шьют… Место мне нужно.

Елецкий бросил взгляд в глубину камеры, но Кислый показал ему на койки с левой стороны от стола. Свободными были три места – самые близкие к нужнику.

Дмитрий Андреевич покачал головой. Вышел он из того возраста, чтобы «смотреть» за камерой. Он и обычным пассажиром готов проехать по маршруту следствия до суда, до обвинительного или оправдательного приговора. Не метит он на место Кислого, ему бы прилечь, отдохнуть после этапа. Но беда, что нельзя ему ложиться возле параши.

– Не уважаешь ты старика, Кислый, – с осуждением сказал он.

– А что не так, Дмитрий Андреевич? – спросил «смотрящий» со снисходительностью, с которой молодой и наглый обычно обращается к старому и немощному.

– Мне бы к «баяну» поближе, – кивком показал на батарею парового отопления под правым окном Елецкий.

– Извини, старик, блатные места уже заняты… Да и какой ты старик, Дмитрий Андреевич? Хорошо выглядишь…

– А кто здесь блатной? – усмехнулся Елецкий.

– Я не понял, мужик, ты что, нарываешься? – без особого желания нагнетать обстановку спросил круглолицый из свиты Кислого.

И Дмитрий Андреевич не хотел обострять ситуацию, поэтому сохранял полное спокойствие.

– Я не мужик, я в законе.

– В смысле, в законе? – встрепенулся бородатый в тюбетейке.

Елецкий уничтожающе глянул на него. Какой еще может быть смысл у титула, которым его когда-то наделила высшая воровская власть? Давно это было, еще союзный сход короновал. Много воды с тех пор утекло, и сама корона сильно потускнела, и враги есть, которые отказываются признавать его право на высший сан, но все-таки Лукомор как был, так и остался законным вором. И пусть только кто-нибудь попробует оспорить его титул…