Две головы и одна нога - Иоанна Хмелевская

Я ехала на свидание с мужчиной моей жизни. Есть такой. Долгое время я не отдавала себе отчета в том, чем он был для меня. Доходило постепенно, может быть скачками, но дошло наконец, и вот теперь я ехала на встречу с ним, полностью осознав свои чувства и твердо решив, изо всех сил, насколько меня хватит, эти чувства от него скрыть. Мы не виделись двадцать лет… Некогда нас разделила судьба, то есть сложнейшее сплетение всевозможных недоразумений, жизненных перипетий, гнета государственной системы, человеческой подлости и Бог знает чего еще. Мы потеряли друг друга из виду, но во мне застряла и упрямо торчала надежда на то, что он еще появится на моем жизненном пути. Я даже видела в своем воображении эту сцену: иду, значит, я по парижской улице, чудесным образом ни капельки не постаревшая, солнышко сияет, и вот навстречу идет он…

Ладно, не обязательно навстречу, может идти за мной следом, не буду придираться к деталям. Идет, значит, за мной, уставился на мои ноги и что-то такое знакомое видит в них…

Прошло двадцать лет, и он случайно разыскал меня. В самом деле чудо, ведь не просто же глупый случай? Услышав голос в телефонной трубке, я сразу его узнала, хотя и не поверила собственным ушам. И мгновенно куда-то делись эти минувшие двадцать лет, их просто не было, они просто не в счет, словно мы виделись на прошлой неделе или даже позавчера. Он просто взял и вернулся из времени и пространства.

И вот теперь я ехала на свидание с ним, свидание не воображаемое, а самое что ни на есть конкретное. Ехала счастливая и жутко взволнованная. А сердце терзали сомнения и тревоги: какой он увидит меня теперь, по прошествии этой бесконечной череды лет? Впрочем, его вина, что так легко рвались наши связи, вернее, он в этом виноват больше меня. Нет, судьба само собой, но и он тоже виноват. Холера. Понять – значит простить, понимала я его очень хорошо и соучастие в проделках судьбы давно простила. Вот только теперь не уверена, что ему следует об этом знать. О моих терзаниях он не имел понятия, я запросто могла затоптать эти тлеющие угли, но надо ли?…

Умнее всего будет воспринять эту мою поездку как туристическую. В конце концов, Париж есть Париж, а ведь еще можно и большой кусок Франции прихватить. Недельку провести в Париже, а затем продолжить путешествие дальше на запад, потом на юг. Париж я всегда любила, Францию тоже, что ж, проедусь по любимым местам, эти планы вроде как-то спасали мою амбицию, мой гонор. О чем я? Когда был он, уже не находилось места никаким глупостям в виде амбиций и гоноров, ничто не имело значения. А может, настроиться на дружбу? Мы старые друзья-приятели… В конце концов, надо же и о своем достоинстве подумать!

И тут я сообразила – вот и сейчас мчусь на встречу с ним точно так же, как в прежние годы неслась сломя голову на наши свидания туда, где он ждал меня…

С чего вдруг мне пришло в голову ехать через Лодзь – понятия не имею. Глупее трудно придумать, ведь границу я собиралась пересечь в Згожельце, а до Вроцлава удобнее всего проехать через Раву Мазовецкую и Пётркув-Трибунальски, потом на Белхатув и так далее. Лодзь я никогда не любила, для этого приходилось выезжать из Варшавы в направлении на Блоне, а затем дорога становилась еще хуже. Ни смысла, ни логики не было в моем решении, просто какое-то умственное затмение нашло.

И в сердце не шевельнулось ни малейшего предчувствия…

Конечно же, шоссе оказалось битком забитым. И легковые машины, и гигантские ТИРы неслись один за другим. Памятуя о прошлых своих ошибках, я, проезжая через Лович, старалась не проглядеть указатель на Лодзь, потому как в Познани у меня никаких дел не было. И даже в Конине. А ведь как-то я не заметила поворота на Плоцк, вот и пришлось возвращаться обратно от Гданьска, куда сдуру проскочила. А в Копенгагене какого я дурака сваляла? Пропустила съезд на Роскилле и пугалась потом по центру города. А еще раз было – из Любека прямиком помчалась в Ганновер, когда мне нужно было в Берлин. Да, и за границей, и на родине откалывала я номера, умудряясь заблудиться там, где другому это вряд ли бы удалось. Сейчас я не могла себе позволить таких глупостей, так как времени было в обрез. Выехала я по ряду причин поздно, и хотелось засветло еще успеть доехать до Болеславца.

Дождь шел какой-то неопределенный: то лил потоками, то чуть моросил, но мокрая грязь, летевшая из-под колес множества машин, то и дело заляпывала мое лобовое стекло. Все эти бесконечные ТИРы мне удавалось обходить лишь благодаря приемистости моей машины.

Я уже сообразила, что поехала не по тому шоссе, но сворачивать было поздно. Ладно, как-нибудь продерусь через метрополию, через эту кошмарную Лодзь.

Ну и конечно, перед самой Лодзью случилась автокатастрофа. Можно сказать, подъезжая, я ее видела издалека. В катастрофу угодили две легковые машины и грузовик, полиция перекрыла шоссе. Поток машин с обеих сторон затормозил, я тоже остановилась. От пострадавших машин меня отделяли три ехавшие передо мной. Люди повыскакивали из автомобилей, метались по шоссе. Кажется, много жертв. Я тоже вышла из машины и на обочине, прямо у моих ног, увидела женщину средних дет. Похоже, от удара ее выбросило из машины. Она пыталась ползти по обочине, выбраться на асфальт. Видимо, несчастная была в шоковом состоянии. Я подбежала к ней. Надо как-то помочь. Зачем она ползет? Ведь это может ей повредить. Вокруг царили невообразимые шум и гам, люди кричали о «скорой», кто-то пустил в ход огнетушитель, хотя в нем и не было необходимости, кто-то, похоже, помчался в недалекую Лодзь за помощью.

Мы с женщиной находились в некотором отдалении от места столкновения машин, от этой груды искореженного железа. Все устремились туда, на нас никто не обращал внимания.

Нагнувшись над женщиной, я придержала ее за плечо и попросила:

– Пожалуйста, лежите спокойно, вам вредно двигаться. Сейчас прибудет «скорая помощь», а пока лежите вот здесь, тут уже ничего не взорвется.

Бедняжка наверняка была в шоке, об этом свидетельствовал и ее полубезумный взгляд, устремленный на меня, однако ползти она перестала. Я бросилась к машине, чтобы достать что-нибудь и подложить под пострадавшую. Ничего не попадалось подходящего, а надо же скорей. Ага, вот надувной матрас, разумеется ненадутый, я без него никуда не езжу, хорошо, что сунула под кресло.

Бегом вернулась к женщине и попыталась подсунуть под нее развернутое полотнище матраса, пусть хотя бы под голову и грудь. Женщина была в сознании. Беспокойно дернувшись, она опять приподнялась на одной руке, с трудом повернула голову, глянула мне прямо в лицо и со стоном произнесла:

– Беги! Беги скорей! Ведь я… Елена…

Похоже, бредила. Голос несчастной прервался, глаза закрылись, она, обмякнув, свалилась на подложенный мною матрас. Ну как же ей помочь?

Я стояла, бессильно опустив руки и не зная, что предпринять. Донесшаяся издалека сирена приближавшейся машины «скорой помощи» принесла мне неимоверное облегчение.

У меня не было никакого желания оказаться причастной к дорожному автопроисшествию. Пользы от меня как свидетеля – никакой, самого момента катастрофы я не видела. Женщине тоже помочь ничем не могу. Оставив потерявшую сознание жертву катастрофы лежать на моем матрасе и поставив крест на последнем – как-нибудь переживу, – я вернулась к своей машине. На шоссе уже вовсю действовала дорожная полиция. Перекрыв движение в противоположном направлении, полицейские принялись краем шоссе пропускать машины. Дело у них пошло быстро, через несколько минут двинулась и я. Дождь прекратился. Проползая мимо сцепившихся машин, я опустила стекло, чтобы лучше видеть и слышать, при этом задела за торчащую из кармашка на дверце какую-то бумагу. Интересно, откуда у меня здесь макулатура? А, правда, ведь выходя из квартиры, я выгребла из почтового ящика двухдневную почту, решив прочесть ее где-нибудь по дороге, – и без того очень задержалась с отъездом.