Все пропавшие девушки - Меган Миранда

Часть 1. Путь домой

Человек навсегда прикован к прошлому; как бы далеко и быстро ни бежал он – за ним тянется цепь.

Все началось с телефонного звонка, вроде бы самого обычного, из тех, на которые можно не отвечать. На прикроватном столике Эверетта зажужжал мобильник, экранчик показался слишком ярким в спальне с кассетными шторами и тонировкой оконных стекол второй степени защиты – от солнца и от города. Увидев имя, я отключила звук и перевернула телефон экранчиком вниз.

Но заснуть не смогла. Лежала и думала, чтó брату понадобилось в такую рань, да еще в воскресенье. Прокручивала варианты: папа; ребенок; Лора.

Встала, пошла на ощупь, пересчитала ладонями все острые углы, пока не нашарила выключатель. Босыми ногами ступила на холодный плиточный пол, опустилась на крышку унитаза, прижала телефон к уху. Ноги покрылись гусиной кожей.

В тишине ванной комнаты голосовое сообщение Дэниела зазвучало неестественно гулко: «Денег почти не осталось. Придется продать дом. Папа отказывается подписывать документы». Пауза. «Он плох, Ник».

Брат не просил помощи – это было бы слишком «в лоб». Не в нашем стиле.

Я нажала «удалить» и поспешила нырнуть в постель, к Эверетту, пока он не проснулся. Поспешила удостовериться, что он реален.

Позднее, уже у себя в квартире, просмотрела вчерашнюю почту и нашла письмо – «Ник Фарелл»; знакомый почерк, синие чернила; но адрес писала другая рука и другими чернилами, более темными.

Папа давно перестал мне звонить. Телефоны его дезориентировали, удаляли от человека, которого он имел в виду. Даже если папа и помнил, чей номер набирает, стоило мне или брату ответить – и мы ускользали из его разума, становились бестелесными голосами в эфире.

Я вскрыла письмо – линованный листок из ежедневника, с потертыми краями, буквы висят над линейками, самую малость клонятся влево, будто папа гнался за неуловимыми мыслями.

Никаких «Привет, Ник».

«Мне нужно с тобой поговорить. Об этой девушке. Я ее видел».

Никаких «Целую» или «До встречи».

Я перезвонила Дэниелу, не положив письма на стол. Оно так и дрожало в моих пальцах.

– Только что прочла твое сообщение. Еду домой. Что именно происходит?

День 1-й

Напоследок, перед укладкой вещей в багажник, я оглядела квартиру. Чемоданы у дверей; ключ в конверте на кухонном столе; полупустая коробка без крышки с вещами, которые я упаковала накануне вечером. Из кухни (без излишеств вроде обеденного стола) просматривалась вся квартира – пустая, голая, – и все-таки меня точило чувство, будто я что-то забыла.

Я собиралась в бешеной спешке: до конца учебного года – две недели, нужно было подчистить все хвосты и найти кому бы сдать квартиру на лето в субаренду. Ни минуты, чтобы остановиться, понять: я действительно это делаю. Я возвращаюсь. Туда. Про письмо Дэниел не знал. Он знал только, что я приеду и помогу, что у меня два месяца, а потом нужно будет вернуться к действительности.

Теперь квартира была практически пуста. Индустриальная коробка, холодная и безликая, поджидающая аспиранта средней степени ответственности; он проживет здесь до сентября. Пусть пользуется моей посудой; ее проще одолжить, чем упаковать. Футон я тоже оставила, потому что субарендатор об этом просил и потому что накинул лишние пятьдесят долларов.

Прочие вещи – по крайней мере, те, что не лезли в машину, – отправила на склад. Вот она, моя жизнь, – запечатанный параллелограмм, набитый крашеной мебелью и зимней одеждой.

В дверь постучали. Пустота квартиры усилила звук, заставила меня дернуться. Для аспиранта слишком рано; аспирант явится через несколько часов, когда я буду в пути. Да и вообще – рано. Для кого бы то ни было.

Я пересекла узкую комнату, открыла дверь.

– Сюрприз, – сказал Эверетт. – Надеялся застать тебя, и вот – застал.

Он был одет для работы – элегантный костюм, стайлинг на волосах; одну руку держал за спиной. Благоухал кофе и зубной пастой, крахмалом и натуральной кожей, профессионализмом и результативностью. В руке за спиной у него оказался дымящийся пластиковый стакан с крышкой.

– Это тебе. На дорожку.

Я потянула носом.

– Ага, путь к моему сердцу.

Примостилась у разделочного стола, сделала большой глоток. Эверетт взглянул на часы, подмигнул.

– Хотел бы проводить тебя, но должен бежать. Ранняя встреча на другом конце города.

Я шагнула к нему для прощального поцелуя. Потянула его за локоть, когда он отстранился.

– Спасибо, Эверетт.

Он прижался лбом к моему лбу.

– Время быстро пролетит. Сама увидишь.

Я смотрела, как он длинным коридором шел к лифту – шаг четкий, размеренный, темные волосы касаются воротника. Он обернулся в тот самый миг, когда открылись двери.

– Осторожнее на дороге, Николетта.

Дверь закрылась. Реальность всего предстоящего отяжелила мои руки, наэлектризовала кончики пальцев.

Красные цифры часов, встроенных в микроволновку, менялись слишком быстро; я поежилась.

Из Филадельфии до Кули-Ридж девять часов езды, не считая торчания в пробках и остановок на перекус, туалет и заправку. А поскольку выехать у меня получится на двадцать минут позже, чем я обещала Дэниелу, перед глазами уже возникла картинка: брат сидит на крыльце, при моем появлении на немощеной дорожке начинает многозначительно притопывать.

Приставив чемодан к входной двери, я отправила брату эсэмэс-сообщение: «Выехала, но буду только в 3.30».

За чемоданами и коробками пришлось ходить два раза, а машина стояла за углом. Пробка уже формировалась, я слышала характерные звуки в отдалении – утробный гул шоссе, редкие сигналы клаксонов. Привычное сочетание. Я завела двигатель. Надо выпустить пар. Ладно, ладно, думала я. Телефон с подставки для стакана мигнул сообщением. Дэниел: «Папа ждет тебя к ужину. Не опаздывай». Как будто я могла явиться тремя часами позже, чем обещала. Одно из самых впечатляющих умений Дэниела; в пассивно-агрессивных эсэмэсках он достиг немыслимого совершенства. Многолетняя практика!

* * *

Девочкой я полагала, что умею предсказывать будущее. Пожалуй, в этом был виноват папа – это он перегружал мое детство банальностями из лекций по философии, он позволял верить в такое, чего быть не могло. Я закрывала глаза и загадывала. Визуализировала. Я видела Дэниела в берете с квадратным верхом и в академической мантии, а рядом с Дэниелом – улыбающуюся маму. Я видела их через линзу фотоаппарата, я махала им – «Ближе, станьте ближе. Дэн, обними маму. Как будто ты любишь ее, а она – тебя. Отлично». Я видела себя и Тайлера забрасывающими сумки в багажник заляпанного грязью пикапа. Потому что мы с Тайлером уезжали. В колледж. Насовсем.