Иллюзия Луны - Этери Чаландзия Страница 10

– А я и не… – начала, было, Инга, но передумала и кивнула. – Сдаюсь! Пойду еще кофе возьму. Ты будешь?

Игнат отрицательно покачал головой. Эйфория отступала, и ему уже было стыдно за себя. К тому же все оказалось правдой, и про Будду, и про маузер. Игнат потом проверял.

– Приехали, Игнат Андреевич! – радостно сообщил Никита, перегнувшись через сидение.

«Чему радуешься?» – подумал Игнат, а вслух сказал:

– Спасибо, Никита, пойду я.

Он выбрался из машины и уставился на нависший над ним в сером небе зиккурат сталинской выделки.

«И молодая не узнает, какой танкиста был конец», – печально пропел его внутренний голос.

Очнувшись, Игнат крякнул, хмыкнул, запахнул пальто и направился в сторону мощных входных дверей, похожих на Вавилонские врата, по обе стороны которых, в числе прочих начищенных блестящих табличек красовалась и табличка с названием его компании «РестоРацио».

В то утро, когда машина возила Игната по городу, а он сам блуждал по коридорам своих воспоминаний, все в мире шло своим чередом. В старом московском дворе дворничихи-таджички равнодушно южанок кололи лед, из подвала мощным потоком неслась матерная ругань, грузчики, сопя и тоже поругиваясь, втаскивали в подъезд дома новый диван взамен изодранного котами старого, стоящего на попа тут же, во дворе среди сколотых льдин. Рядом с диваном крутилась Кочка, тревожно вынюхивая вражью вонь, пропитавшую линялую гобеленовую обивку. Прохожие спешили, спотыкаясь на скользких поворотах, хлопали двери автомобилей, гудели электрические провода, и вдруг где-то в глубине дворов вязко и гулко ударили церковные колокола.

Еще не затих медный дозвон, когда Кир с детьми появился на пороге подъезда. Он в очередной раз поправил все шапки, шарфы, варежки, карманы, перебрал пуговицы и внимательно осмотрел результат своих трудов.

– А где твой носовой платок? – строго и чуть растерянно спросил он мальчика.

Тот шмыгнул носом.

– Забыл? – почему-то вопросом на вопрос ответил он.

Кир покачал головой, достал свой, большой, аккуратно сложенный, в лиловую клетку, и показательно заправил в карман мальчику.

– Вот, держи, – Кир всмотрелся в глаза ребенку, потрогал лоб, – ты что-то бледный сегодня. Не выспался?

– Когда ему выспаться, – хмуро ответила за него девочка, – всю ночь читал под одеялом. Шуршал, как крыс.

– Врешь, – коротко отрезал мальчик.

Она пожала плечами, а Кир взял обоих за руки и потащил по хрустящему снегу вдоль забора. В еще не распустившихся морозных сумерках таяли уличные фонари, и все происходящее казалось продолжением какого-то странного сна, приснившегося большому городу. К зданию школы, этой белой каабе, по вытоптанным тропинкам тянулись муравьиные цепочки взрослых и детей. Казалось, изнутри здания доносится неслышимая уху мелодия, на звук которой эти невыспавшиеся несчастные брели, не имея сил сопротивляться, не поднимая голов и следя только за собственными ногами. Дети, тихо переговариваясь, семенили рядом с Киром, уверенно вышагивавшим по крахмальному снегу.

– Слушай, а у нас утром телефон не звонил? – спросила девочка.

Мальчик помолчал, подумал.

– Вроде нет. Я не слышал. А что?

Девочка покачала головой.

– Да так, не важно.

Некоторое время они потоптались, выжидая, пока Кир поздоровается с женщиной, явно уже доставившей ценный груз по назначению и спешившей прочь от школы, и направились дальше.

– Вот бы собаку завести, – вдруг с тоской произнес мальчик, заметив чей-то хвост колечком, мелькнувший в сумерках, – я бы ее Анубисом назвал.

– Кем-кем? – переспросила девочка.

– Анубисом.

– Это же бог мертвяков, хорошенькое имя…

– А что, красивое имя, – заспорил мальчик, – и Кир говорил, что оно значит «собачка». Вспомни – Цербер и Анубис…

– Ага, чудные собачки – псы загробного мира, – сестра передернула плечами, – три головы, змеиный хвост…

– Сорок голов! – возмутился мальчик. – И не у Анубиса, а у Цербера!

Но, похоже, девочке не хотелось спорить на морозе. Она отмахнулась, прошла еще немного и вдруг мечтательно произнесла:

– А я бы назвала Шариком или Тузиком. И поселила бы его в той коробке из-под сапог.

– В такой коробке только крысу можно держать, – хохотнул мальчик.

Девочка шмыгнула носом и пробормотала куда-то в сторону:

– Можно и крысу. Белую. Глазки красные, хвост розовый, шнурком. И назвать…

– Анубисом! – радостно выпалил мальчик.

– Ладно, – улыбнулась сестра, – Анубисом – так Анубисом.

Довольный, он встряхнул ранец на плечах.

– Не тяжело тебе? – поинтересовалась девочка.

– Не. Нормально.

– Ничего нормального. Ты же туда всю Кирину библиотеку свалил! У тебя спина отвалится.

– Не отвалится. И вообще, это мое дело!

– Ой, ну ладно-ладно, – махнула на него рукой в мохнатой варежке девочка, – таскай, если так надо, только не ной потом.

– Ной, не ной… Тоже что-то знакомое, – пробормотал мальчик.

– «…И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло… и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбел в сердце своем!..» – внезапно подобно церковному колоколу прогудел Кир.

Брат с сестрой так и встали на снежной тропинке.

– Деда, ты чего? – с опаской спросила девочка.

Кир обернулся.

– И был только один праведный и угодный Богу человек Ной. – Кир хлопнул себя руками по бокам, то ли от удивления, то ли желая согреться. – Вы что, ничего об этом не знаете?

– А, ну да, ну да, – наморщила носик девочка, – я что-то слышала… Взял каждой твари по паре и спасся на плоту от наводнения.

– Наводнения?! – Кир возмущенно засопел. – Деточка, это был Всемирный потоп, а не наводнение. Сорок дней и ночей лило с неба, вода покрыла все горы, что были на земле, все живое погибло, и уцелели только Ной и те, кто был с ним, – и не на плоту, а в ковчеге, огромном сооружении из гофера, просмоленном внутри и снаружи. Потоп начался в феврале, бушевал все лето, и только в октябре вода отступила, и показались верхушки гор. Все закончилось через год, и снова в феврале. Земля высохла. Началась новая жизнь. Вот так.

– Интересно, а что же они все это время ели? – спросил мальчик.

– А они не ели, они молились, – Кир посмотрел на часы и поторопил детей, – ладно, пошли, пошли. Опоздаете в свой храм науки.

– Деда, а это правда? – спросил мальчик.