Утоли моя печали - Сергей Алексеев Страница 10

На такой обман он никогда бы не решился, а тут словно предугадывал, что все пройдет и ни у кого не вызовет никаких подозрений.

Командир хоть и получил внушение от начальства, однако чувствовал себя победителем и еще не отошел от игры. Он знал, что все переговоры фиксируются, что потом за каждое сказанное слово придется отвечать, однако его успокоило то, что подлодка шла уже в надводном положении, так сказать, присутствовала в океане официально, под контролем, – всяко топить не станут, и потому вышел в эфир на УКВ с помощью радистов, на плохом английском передал информацию для «Энтерпрайза» и еще поиздевался, мол, эта услуга бесплатная, так что оплачивать счет не придется.

Вероятно, там сначала не поверили, а может быть, сразу же испытали этот самый шок. Радиосообщение приняли, однако замолчали намертво, хоть бы для блезиру спасибо сказали ради ответной издевки, так нет же, напротив, выслали корабль охранения, который угрожающе рыскал в миле от лодки, так что приходилось бесконечно выполнять так называемый антинатовский зигзаг прыгать по-заячьи из стороны в сторону.

И только через полтора часа, когда сторожевик отвязался и по-прежнему молчаливый авианосец обиженно двинулся малым ходом, стало ясно, что попали в десятку, что приводу левого руля действительно мешала забытая на тросе струбцина…

А капитан третьего ранга Губский, не в пример ликующему командиру, от своего эксперимента впал в странное состояние невесомости. Подлодка получила приказ немедленно идти на базу, и теперь было время выспаться, однако он часами лежал с закрытыми глазами и не мог уснуть. Этот голос с поверхности океана теперь все время находился рядом и, как заботливая нянька, пытался умиротворить и усыпить его, только колыбельные не пел, заставляя вспоминать детство, первую любовь и все самое приятное и дорогое в жизни.

Он делал вид, что спит, опасаясь своих товарищей, которые могли бы заподозрить неладное, сопел, изредка ворочался и даже похрапывал, а голос не исчезал и разве что на некоторое время удалялся, делаясь смутным, неопределенным, чтобы вновь проявиться в самый неожиданный момент. Когда по пути на базу подлодка всплыла, чтобы проветрить отсеки, Губский впервые за целый месяц выбрался на палубу под ночное небо и в тот же миг услышал голос. Он доносился не с поверхности океана, а с высот, падал откуда-то от звезд или с самих звезд.

– Хочешь понять, кто говорит с тобой? – чаровала и испытывала неведомая искусительница. – Хочешь познать того, кого слышишь?

– Хочу! – откровенно признался он, по-прежнему ощущая смятение и страх. Мне начинает казаться, что я болен…

– Нет, ты совершенно здоров, и рассудок твой светел.

– Почему же я слышу твой голос? Если его никто не слышит больше?

– Отчего ты решил, что меня больше никто не слышит? Есть и другие, только об этом никто не скажет, потому что все считают себя больными. И потому стараются не слушать, тешат себя надеждой, что после похода отдохнут в санатории на берегу и избавятся от меня. А многие думают, что я – голос их тоскующей души, голос тоскующей мужской плоти. Только это не так, хотя многие после санатория избавляются от меня. И забывают…

– Может, и я избавлюсь? – безнадежно спросил Губский.

– Нет, ты никогда не избавишься, потому что поверил в мое существование и у тебя открылся слух. Я не галлюцинация, не плод твоего воображения, не больная фантазия, как считают другие. И конечно же, не твоя тоскующая душа.

– Кто же ты?

– Я твоя Небесная Покровительница. Неужели ты не понял этого? И теперь никогда не оставлю тебя. А если ты всецело предашься моей воле, станешь самым счастливым из людей. Я открыла тебе слух, но, когда настанет час, открою глаза, и ты увидишь мир в том виде, в котором вижу его я. Готов ли ты идти за мной?

– Я должен подумать, – совсем некстати сказал он, будто обсуждалось новое назначение.

– О чем ты можешь еще думать, когда с тобой говорит сила небесная? – В голосе послышалась ирония, скрытый женский смех, так неприятный всем мужчинам.

– Да, готов! – чувствуя, как отступает страх, сметаемый волной радости, вымолвил Губский. – Я иду!.. Но где ты? Где?

– Пока ты слеп – не увидишь меня, – с тоской сказала Покровительница. Но настанет время, придет час… Ты идешь за мной?

– Иду! Иду! – закричал он в звездное небо.

– Итак, мы заключили союз, – пал оттуда удовлетворенный голос. – Но всегда помни единственное: ни при каких обстоятельствах ты не можешь рассказать о нашем союзе. И обо мне. Молчи, даже если станут рвать щипцами, жечь огнем. Запомни, тебя сразу же объявят сумасшедшим. И тогда я буду вынуждена покинуть тебя навсегда…

– Я это понимаю…

– В таком случае для тебя теперь все плохое позади, – зашептала Покровительница. – Не будет больше тесного замкнутого пространства, черной океанической глубины, нестерпимой жары в Южном полушарии и холода в Северном, спертого воздуха, азота, заставляющего вскипать кровь, углекислого газа, рождающего галлюцинации, кислородного голодания, кессонной болезни, тошнотворной вони регенеративных патронов. Впереди только хорошее бесконечный простор, земля, трава, шум сосен и солнечный свет. Солнечный свет, солнечный свет…

После благополучного возвращения подлодки на базу, после долгих и дотошных расспросов в штабе флота о всех деталях похода Губский отправился в офицерский санаторий и, пока там поправлял здоровье под наблюдением врачей, спал и отъедался, почти забыл о своей Покровительнице, обещавшей принести солнечный свет. Возможно, потому, что над головой теперь и в самом деле светило солнце, а может, и оттого, что нагрянула череда приятных известий. Первую настоящую радость он испытал, когда его наградили боевым орденом, а через неделю – этого вообще никто не ожидал! – досрочно присвоили звание капитана второго ранга, хотя получить его не позволял должностной потолок. Губский принимал поздравления товарищей и начальства, по каждому случаю устраивал застолья и в этой земной суете начал постепенно отвлекаться, приходить к своему привычному состоянию веселого и азартного жизнелюбия. Пережитое в походе теперь вспоминалось как сон, не то чтобы дурной, однако не совсем приятный – из тех, какие хочется поскорее забыть.

И вообще ни разу не вспомнил о клятве, данной под авианосцем, – написать рапорт на увольнение…

А потом, после краткосрочного отпуска, когда экипаж его родной лодки готовился в новый рейд, внезапно пришел приказ откомандировать кавторанга Губского в распоряжение штаба флота ВМФ, а затем его переправили в Генштаб. Он не знал, что и думать, когда его запустили по большому кругу собеседований, причем с полковниками и генералами далеко не флотскими. Он угадывал, что все это связано с каким-то новым назначением, что высокое начальство не случайно разговаривает с ним уважительно, без армейского снобизма, даже как-то по-дружески, и чувствовал, что он нравится, что им довольны, хотя не старался произвести впечатление, а везде говорил так, как думал.