Чужое сердце - Ирина Градова Страница 10

– Вы не расстраивайтесь, – сказала моя соседка по парте, Алена. – Просто с ней сегодня явно что-то не так!

– Это точно, – пробормотала я и вышла следом за Еленой. Однако, как я ни старалась разыскать ее в здании школы, где располагались наши курсы, у меня ничего не вышло: наша преподавательница бесследно исчезла.

Вечером того же дня я, Никита и Ивонна приехали в офис ОМР, расположенный в бизнес-центре под названием «Волна». Вика и Карпухин находились уже там, но Лицкявичус подъехал только через полчаса. Все это время мы недоумевали в отношении причины его опоздания, ведь обычно такого никогда не случалось, особенно, если встречу назначал он сам. Только майор не казался удивленным, но, как бы там ни было, он не спешил делиться с нами своими мыслями. Наконец дверь распахнулась, и в кабинет влетел Лицквичус.

– Извините, – коротко бросил он, скидывая кожаный плащ, – задержался: пробки, пятница ведь – народ на дачу едет.

– Поговорил? – спросил Карпухин.

– Поговорил.

– Это вы про что? – поинтересовался Никита. – Может, и нам стоит знать?

– Стоит, – согласился Лицкявичус. – Сегодня я съездил в четыре больницы...

– Давай я, лады? – предложил Карпухин. – В общем, дело в следующем. Я нарыл еще с десяток дел, похожих на дело Лавровских. Пришлось попотеть: вы не представляете, сколько детей пропадает ежегодно в одном только Питере и его пригородах! Большинство так никогда и не находят, но этим десяти повезло – они вернулись домой. Были возбуждены дела о похищениях. Всем детям от трех с половиной до десяти лет, и у всех у них удалили те или иные органы, в основном по одной почке, иногда часть печени, связки. У одной девочки удалена роговица глаза.

– Боже мой! – в ужасе воскликнула я и встретила взгляд Ивонны, которая выглядела потрясенной до глубины души.

– Все похищения произошли в разные годы с двухтысячного по нынешнее время, – продолжал между тем Карпухин. – Ни одно из них не раскрыто. Основная версия – отправка органов российских детей за границу, однако никаких доказательств этого я не обнаружил. Дела вели несколько разных следователей, и разговор с ними практически ничего не дал: все нити обрывались в самом начале расследований, так как дети, являвшиеся единственными свидетелями происшедшего, ничего не смогли вспомнить.

– Как Толик! – заметил Никита. – Возможно, им тоже кололи бензодиазепины или что-то еще.

– Например, рогипнол, – кивнула я. – Отлично отшибает память!

– Во всех случаях, – продолжал майор, – первым делом, как водится, под подозрение попадали родители, но эта версия ни к чему не приводила, а больше никаких версий не возникало – кроме «международной», уже мною упомянутой. Так что все дела отложили в долгий ящик.

– Вы сказали, Артем Иванович, что эти десять детей вернулись домой, – осторожно начала я. – Означает ли это, что вы подозреваете, что могут быть и другие, не вернувшиеся?

Майор посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Все может быть, – ответил он. – Боюсь, мы об этом никогда не узнаем. Пока что придется иметь дело с этим «счастливым», если можно так выразиться, десятком. Я займусь детьми и их родителями, а Андрей должен был взять на себя больницы, которые принимали пострадавших после того, как тех вернули, вернее сказать, подбросили в разные места города. Так каков результат? – этот вопрос уже адресовался Лицкявичусу.

– Как мы и ожидали – не слишком обнадеживающий, – ответил тот. – Особенно по прошествии лет. Никаких бумаг о госпитализации не сохранилось, с компьютерными базами данных – тоже облом: я вообще не понимаю, зачем оборудовать больницы компьютерами, если в базе все равно огромные дыры и персоналу недосуг вносить туда сведения о пациентах! Зато удалось побеседовать с парочкой врачей, еще помнящих о тех случаях, – к счастью, у них оказалась хорошая память.

– Да, но ведь и случаи из ряда вон выходящие! – заметил Никита.

– Тем не менее, – вздохнул Лицкявичус, – я бы не сказал, что врачи сильно помогли. Они говорят то же самое, что и заведующий отделением хирургии, где лежит Лавровский. Все операции проведены с ювелирной точностью, дети находились в удовлетворительном состоянии.

– Да-с, – пробормотал Карпухин. – Дела обстоят хреново, вот что я скажу. Что до мест похищения или возврата детей, зацепиться тоже не за что, потому что ничего общего между ними нет, так что установить какой-то радиус действия, в котором могла бы находиться клиника, невозможно. Надо работать в других направлениях. Скорее всего, дело Толика Лавровского тоже присоединится к висякам, и можно лишь порадоваться, что парнишка выжил!

– И все же это выглядит очень странно, – сказал Кобзев, поняв, что Лицкявичусу и майору больше нечего добавить.

– Ты о чем? – поинтересовался Лицкявичус.

– Ну, сами посудите: детей похищали, но не «потрошили», как можно было бы ожидать, а всего лишь, если, конечно, можно так выразиться, вырезали какой-то орган – чаще всего парный или тот, который легко восстанавливается, как печень. Между прочим, оставляя за кадром моральный аспект, у здорового ребенка существует еще полно других органов, которые можно «позаимствовать», да и стоят такие органы немалых денег. И все же те, кто этим занимается, избрали очень странный, «щадящий» способ использования детей. Разве это не очевидно?

– Не забывайте, что это касается лишь тех, кто выжил, – вставила я. – Выживших десять человек, а дел, думаю, гораздо больше!

– Причем в десятки раз! – подтвердил Карпухин. – С другой стороны, никто не говорит, что все похищения связаны между собой.

– Павел прав, – заговорил Никита. – Кто бы за этим ни стоял, зачем так тратиться, ведь реабилитация стоит дорого, да и само содержание пациентов в необходимых условиях на это время требует затрат. Более того, они рискуют, возвращая детей родителям, ведь кто-то мог что-то видеть, а это, в свою очередь, способно вывести на похитителей.

– А вы уже говорили с кем-то из родителей? – спросила Ивонна, устремив взгляд на Карпухина. – Думаю, вам могли бы понадобиться наши с господином Кобзевым услуги, ведь не все эти люди будут охотно вспоминать то, что произошло несколько лет назад.

– Я об этом думал, – кивнул майор. – Разумеется, я с удовольствием приму вашу помощь, потому что уже предвижу проблемы, ведь следствие по всем этим делам зашло в тупик и родители не получили никакой, даже моральной, компенсации за то, что случилось с их детьми. Уверен, нам еще придется попотеть, чтобы заставить их говорить!

Все время нашего разговора я напряженно пыталась уловить и оформить мысль, которая постоянно скребла у меня в мозгу с тех пор, как я поговорила с родителями Толика Лавровского. Что-то тогда показалось мне не вполне правильным, но я никак не могла понять, что именно.

– Вы хотите что-то сказать? – поинтересовался Лицкявичус, внимательно глядя на меня.

– Да... то есть нет – пока нет, – ответила я неуверенно. – Мне нужно подумать.