Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский Страница 10

Древний волжский город, носящий имя богини, которую полагалось почему-то раз в год сжигать в виде чучела, остался все так же красив, непредсказуем и нелогичен. Здесь под сумеречными заборами пряталось глебовское детство, пропитанное опасными мальчишескими играми и непонятными взрослым страхами, а над Волгой, видные с пристаней, плыли по небесным волнам золотые купола, напоминая о вечности. Весь свой деловой отрезок жизни Глебов провел вдали от здешних мест, приезжая только на значительные события, вроде свадьбы брата или похорон матери; но его здесь не забывали. На него даже имели виды… Состарившийся, погрустневший от вдовства, но все еще сильный и разумный батя первым делом дал сыну с дороги отдохнуть в том самом доме, откуда он некогда отбыл в Москву, — это уж как водится. Потом потащил его показывать родне, — это куда ни шло. Ну а после, дав протрезветь после пирушек (каждая ветвь рода Глебовых, принимая москвича, старалась не ударить в грязь лицом), тихо и целомудренно повел в дом давнего, хоть и помоложе Якова Алексеевича, друга и очень хорошего человека. В этом доме спиртное употребляли редко, зато здесь подрастала младшая дочь Таисия — девушка на выданье. Истинное сокровище, если кто понимает. Яков Алексеевич хранил про себя давнюю мыслишку: вот увидит Егор красивую да ласковую Тайку, втрескается насмерть, да так в Костроме и останется. Не захочет никуда уезжать…

Со своими замыслами старый Глебов наполовину просчитался: после Управления по расследованию бандитизма и убийств Мосгорпрокуратуры карьера участкового в Костроме не казалась Георгию Яковлевичу главным светом в окошке. Так что в Москву он все-таки уехал. Однако через месяц вернулся, чтобы увезти с собой Таисию… Нет, не так, как злой татарин-похититель, а все честь по чести: с регистрацией в загсе, с венчанием и со свадьбой. А после свадьбы уехали уж вдвоем — окончательно.

Тут-то и выяснилось, что, доковыляв до сорока годков, Георгий Яковлевич понятия не имел, что такое семейная жизнь! Сколько в ней света, тепла и радости — не сравнить с перепихонами на стороне, если даже они называются значительным словом «страсть»… Таисия, моложе его почти на восемнадцать лет, ненавязчиво наставляла мужа в этой сложной и упоительной науке. Георгий Яковлевич с самого начала подозревал, что эта девочка, не успевшая окончить техникум, в два раза умнее его, старого закаленного следователя, но при этом умна достаточно, чтобы не демонстрировать на каждом шагу свой ум. Так ее воспитали — или она переняла эту мудрую тактику от своей матери? Все делалось без споров о превосходстве, о том, кто должен быть главным в семье, — тихо, ненавязчиво, но неуклонно. Муж — голова, жена — шея: куда повернет, то и выйдет. Георгий Яковлевич, с его следовательской проницательностью, вскоре вычислил это руководство, но противиться ему не стал: даже умилялся втайне. А потом Таюша сходила в женскую консультацию и указала пальчиком на свой пока еще плоский живот, мол, скоро появится на свет еще один человек, которого будут любить…

Да есть ли для Глебова на свете что-то важнее Таи с Машкой? Ради этих бесценных существ он легко расстался с холостяцкими привычками, тянувшими его прочь от дома. Ради того, чтобы его девочки жили счастливо, берег каждую копейку. Бросил курить, не ходил с коллегами в пивную после получения зарплаты, перестал посещать недорогую прокурорскую столовую, ограничиваясь домашними бутербродами. Одним словом, экономил на всем. В связи с этим коллеги присвоили другану Жоре, изменившему прежним разгульным привычкам, вторую, после Подполковника, нелицеприятную кличку — Наш скупердяй. Ну и пусть! Георгия Яковлевича не задевает, как истолковывают его поступки посторонние люди: пусть думают, что им угодно, главное, чтобы в семье все было хорошо.

Созерцая Таино лицо — круглощекое, с монголоидной приплюснутостью, без намека на изысканную красоту, но такое трогательное и милое, — Георгий Яковлевич задумался о том, что убитому Великанову счастья в семейной жизни, по-видимому, не перепало. Если бы он по-настоящему любил свою Ксению, разве стал бы ее переделывать, перекраивать? Жену надо любить такой, какая она есть, любить до того, чтобы в изъянах внешности находить нечто привлекательное, свойственное ей одной. Любовь останется неизменной даже тогда, когда жена с течением лет сделается маленькой сгорбленной старушкой… А когда соединение мужчины и женщины ставится в зависимость от внешней привлекательности, богатства и тому подобной ерунды — это, извините, не любовь, а коммерция. А коммерция в семейных отношениях — то, чего Георгий Яковлевич терпеть не может.

Ольга Михайлова не вписывалась в традиционный портрет клиентки косметической клиники, который большинство населения представляет как богатую старуху, старающуюся вернуть молодость. Ольге было всего двадцать три года, она была длинноногой и стройной, и ее чересчур вытянутое, с уклоном в лошадиность, но милое и пикантное личико вызывало интерес мужского пола безо всякого хирургического вмешательства. Но этого ей было мало. Уделяя большое внимание своей внешности, Ольга выискивала в ней недостатки, приводя в недоумение свою мать. Вспоминая себя в молодости, Елена Леонидовна признавала, что была не так пригожа, как ее Оля, — гораздо хуже; но ей бы и в голову не пришло так сходить с ума из-за каких-то микроскопических дефектов, существующих, скорее всего, только в воображении дочери.

— Мамуль, посмотри-ка, — призывала Ольга Елену Леонидовну, принимая перед зеркалом изящные позы, — по-моему, у меня по бокам жировые складки свисают. Как тебе кажется?

— Нет у тебя никакого жира! Тощая, как спичка, придумаешь тоже… Если и есть какая-то складка, то это от купальника.

— А-а, ну ладно… А не слишком заметно, что одна грудь больше другой?

— Какие глупости! Кто тебе сказал, что больше?

— Так у меня глаза на месте, я же вижу!

— И у меня пока что глаза на месте, — принималась сердиться Елена Леонидовна. — И я вижу, что если кое-кто не пойдет сейчас же готовиться к экзамену, вместо того чтобы крутиться перед зеркалом, то этот кое-кто сессию не сдаст!

Про себя Елена Леонидовна начинала уже волноваться: может, это болезнь такая психическая — когда человек видит в своей внешности недостатки, которые незаметны окружающим, и жутко из-за этого страдает? Она читала в журнале о такой болезни… Может, направить Ольгу к психологу? Но стоило Елене Леонидовне увидеть свою Олечку, такую ладненькую, со вкусом одетую, в компании друзей и подруг, которые вокруг нее так и роились, — и грустные мысли улетучивались. В конце концов, мир помешался на внешней привлекательности: в прессе и на телевидении звезды делятся секретами красоты, выкладывают интимные подробности относительно макияжа и перенесенных пластических операций… И это солидные, добившиеся высокого положения люди! А у Ольги что? Наверняка ничего серьезного! Молодая, вот и переживает из-за всяких пустяков. Кто молод не был? Вот повзрослеет, окончит институт, выйдет замуж — и забудет свои глупости. А когда дети пойдут — о, ну тут забот полон рот, и какое дело матери до размеров своей груди, если она с умилением смотрит, как сосет эту грудь родной младенец?

Однако Ольга не спешила осчастливить мать свадьбой и младенцами. Она, насколько поняла Елена Леонидовна, боялась оказаться в постели с любимым человеком… почему бы вы думали? Оказывается, потому, что любимый обязательно заметит эту отвратительную капиллярную сеточку на правом Ольгином бедре. Да, отвратительную, ужас-ужас, как у старухи! Все доводы относительно того, что по-настоящему любящий мужчина не станет выискивать на коже любимой девушки какие-то капилляры, и того, что надо очень сильно приглядываться, чтобы обнаружить эту сеточку, не действовали. Ольга твердо была намерена избавиться от дефекта, препятствующего, как она верила, ее счастью. Ради этого Ольга собралась лечь на пластическую операцию.