Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин Страница 10

Все это Алексей уже знал по прошлогодней поездке, но сейчас его ожидало новое приключение — плавание вместе с бурлаками. Выбирать не приходилось — он желал быстрее прибыть на место. Поэтому, взяв извозчика, сыщик загрузил в пролетку чемодан с корзиной и велел отыскать ближайший ветлужский пароход. Они объехали четыре пристани: Самолетскую, Меркуриевскую, Кашинскую и Волжскую [21]— и нигде не находили нужного судна. Наконец им подсказали, что на Любимовской пристани утром ожидают прибытия парохода «Боян» купца Овчинникова. Поехали туда. Действительно, у причала обнаружили облезлую посудину с низкой трубой и затянутым тряпкой окном в лоцманской будке. На берег вместо полагающейся сходни с перилами была брошена обычная доска. Перед этим чудищем, невзирая на ночное время, толпились пьяные бурлаки. Они галдели, матерились и требовали пустить их на борт. Возле доски стоял краснорожий, с сизым носом, помощник капитана и кричал, сложив ладони рупором:

— Осади! Брать начнем в половине седьмого утра! А сейчас пошли все на хрен, мы идем на приемку дров!

Обрадованный Алексей расплатился с извозчиком, схватил багаж и решительно поднялся на борт. Команда приняла это как должное. Глядя на храбреца, еще несколько человек из чистой публики взошли на корабль. После этого доску убрали, и «Боян» зачалился возле каких-то складов, даже не помышляя грузиться дровами.

Коллежский асессор занял единственную на судне одноместную каюту первого класса, но обжиться в ней не успел. Пришел капитан со слезящимися глазами и еще более сизым носом. Он извинился и попросил перейти в соседнюю двухместную каюту, освободив эту для дамы. Лыков, разумеется, согласился. Тот час же появилась и сама дама, представившаяся титулярной советницей Самопальщиковой, женой варнавинского акцизного инспектора. Довольно молодая и очень разговорчивая, она тут же пригласила нового знакомца посетить их дом на Костромской улице. Приняв приглашение, Лыков потащил вещи в соседнюю каюту. Его попутчиком оказался высокий худощавый господин лет тридцати пяти, с эспаньолкой на симпатичном, но болезненном лице. Согнувшись в три погибели, он сыпал по всем углам порошок персидской ромашки из большого кулька. Алексей поздоровался и вынул точно такой же кулек. Мужчины дружно рассмеялись.

— Позвольте представиться: варнавинский земский статистик Панибратов Амилий Петрович. Сердечно рад знакомству!

Смех у статистика тоже оказался приятным.

— И я рад. Лыков Алексей Николаевич, коллежский асессор. Служу в Петербурге по эм-вэ-дэ.

— По эм-вэ-дэ? — заинтересовался Панибратов. — И по какой именно части? Сатрапствуете потихоньку, хе-хе?

— Ну, что вы. Помощником столоначальника в департаменте общих дел. Бумажки с места на место перекладываю.

Он имел правило не называть незнакомым людям без нужды истинный род своих занятий.

— Лыков, Лыков… Не вы ли новый владелец Нефедьевки?

— Я, но только не владелец, а опекун. Владельцами станут наши с Варварой Александровной сыновья, когда, даст Бог, вырастут.

— Да, да, опекун, конечно, опекун, — замахал руками Амилий Петрович. — Извините великодушно, вечно я все путаю. В имение пробираетесь?

— Истинно так.

— Изменение судеб Нефедьевки занимало наш маленький городок целую зиму. Вы станете популярны в Варнавине! Такая богатая усадьба, лес великолепный — и все много лет разорялось. Вы нашли замечательного управляющего! Ян Францевич образцово ведет хозяйство, он честнейший человек.

— Благодарю; я того же мнения. Но давайте доделаем дело…

— Да, да, конечно, доделаем, — опять замахал руками статистик. Видимо, характер у него был покладистый, но рассеянный.

Вдвоем они соорудили на пороге целый крепостной вал из персидской ромашки. Как только бурлаки подымутся на борт, все помещения судна будут мгновенно заполнены «легкой кавалерией» — вшами. Адуи носят их на себе в невероятном количестве.

Закончив строительство оборонительных рубежей, попутчики отправились в буфет. Там заправлял лысый человек в засаленном фраке и грязной гаврилке [22]. Таким же грязным было все вокруг: скатерти на трех столах, салфетки, приборы, стойка…

— Еще рано! — заявил лысый, не слушая заказа. — Буфет откроется в одиннадцать, сейчас же нет решительно ничего!

Не обращая на него внимания, Алексей взял со стойки замызганную карту:

— Ого! Восемьдесят семь блюд!

— Не верьте этому, Алексей Николаевич, — пытался опять замахать руками Панибратов, но вовремя осекся. — Это их старая шутка. Для отвода глаз написано, а на поверку и десяти блюд не наберется!

Буфетчик пытался вырвать карту, но безуспешно.

— Цыц! — скомандовал ему Лыков. — Слушать приказ!

И бросил на прилавок «синенькую». Лысый стразу встрепенулся.

— Вы позволите вас угостить со знакомством? — вежливо поинтересовался у попутчика Алексей. — Благодарю. Значит, сейчас принесешь во вторую каюту чаю с пирогами и графинчик «вдовьей слезы». Ну и там что полагается к нему: балычок, икорка, артишоки.

— Последних нет, ваше благородие!

— Высокоблагородие. Неси, что есть. На стоянке купи еще рыбных пирогов. А на ужин спроворь уху из стерляди.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! Сей же момент самовар поставлю!

Лыков с Панибратовым вышли на прогулочную площадку между первым и вторым классами. Уже рассвело. По реке неслись в большом количестве пароходы, перебрасываясь, как приветствиями, короткими свистками. Сверху, сколько захватывал взор, сплошной лентой тянулись плоты. Кое-где между ними, словно плавучие острова, возвышались беляны. Аккуратные домики козьмодемьянских обывателей жались по горе, окруженные пышными садами. А у самой воды бурлил, как осиный улей, лагерь бурлаков.

— Красиво… — прошептал было Амилий Петрович, но тотчас же закашлялся и ушел в каюту. Пришлось и Лыкову вернуться с ним.

— Вы случаем, извините, не с кумысного лечения возвращаетесь? — спросил сыщик сочувственно.

— Это так заметно, да? — скривился статистик. — Оттуда. Третий год езжу. У меня горловая чахотка. Говорят, с ней надо в Швейцарию, в горный санаторий. А на какие шиши?! Вот… Кумыс много дешевле, а все одно помирать скоро…

— Ну, кому когда помирать — это не нам решать, а Богу, — решительно осадил Алексей Амилия Петровича. — А нам — бороться и надеяться. Вы в Крым не ездили? Цены скромные, и воздух в горах не хуже, чем в Швейцарии.

— Нет, даже не думал об этом, — заинтересованно ответил собравшийся уже помирать статистик. — А это мысль! Правда, там так недорого?

— Крымские татары берут сущие копейки. И лечебницы уже появились.

Тут вошел лысый буфетчик с подносом, и разговор переменился. После двух рюмок «вдовьей слезы» Амилий Петрович перешел на местные новости, более похожие на сплетни. Воспользовавшись этим, Алексей в паузе задал статистику интересовавший его вопрос: