Утоли мою месть, пуля - Алексей Макеев Страница 10

По ушам резанул не крик – жуткий низкий вой, даже рев, словно от боли орало крупное животное. Звук достиг самых низких нот, оборвался, захлебнулся где-то глубоко и снова взмыл, заметался среди мокрых стен, деревьев и каменных крестов небольшого некрополя между храмами. Илья остановился, закрутил головой, пытаясь понять, что породило этот вопль, а он набирал силу, креп, начиная с фальцета, переходил к басам, словно орал не один, а двое, мужчина и женщина. Но Илья никого не видел, кроме застывших, как и он, в недоумении паломников и черных теней «братии», торопившихся убраться куда подальше.

– Кликуша! – с ужасом и восторгом проговорила одна из оказавшихся поблизости «матрешек». – Бесноватая. Пошли посмотрим. – Она ловко подобрала подол длинной мешковатой юбки, схватила товарку-«матрешку» под руку и устремилась через толпу к монастырским воротам. Вслед за ней опомнились остальные, кинулись следом, и Илья остался один на один с мокрыми крестами чьих-то могил. «Кликуша. Бесноватая. Валерка увез своего брата из психушки, чтобы изгнать из него бесов. Мне туда!..»

Илья с опозданием бросился вслед за сообразившей, что к чему, толпой и к цели прибыл последним. Впрочем, представление только начиналось, разноголосый рев и утробный вой не смолкали, прервались лишь раз, пока он бежал к воротам, словно человек набрал побольше воздуха в грудь, и возобновились, да так, что Илье стало не по себе. Человек так орать не мог, не хватило бы сил, объема легких, давно бы лопнули, не выдержав нагрузки, голосовые связки. Но это был человек, женщина, как ему показалось с высоты бортика, на который пришлось взобраться, чтобы оказаться выше голов плотной толпы, лет сорока с небольшим. Очень худая, с впалыми щеками, глаза плотно закрыты, растрепанная, со сбившимся на шею платком, она сидела на нижней ступени каменной лестницы, обнимала руками поджатые, обтянутые цветастой юбкой колени и орала, глядя в стену прямо перед собой. Не орала – а выла на два голоса, словно в ней ожили одновременно два существа и каждое стремилось перекричать другое, тоже настырное, сильное, злое. Тетку мотнуло, она захлебнулась криком, качнулась раз-другой из стороны в сторону, не переставая орать, рывком вскочила на ноги и со всей дури влепилась лбом в стену. Толпа охнула и подалась назад, женщина умолкла на миг, раздался тихий хлюпающий звук, вой возобновился, а после очередного удара на стене появились темные пятна.

«Больные могут внезапно встать, побежать, впасть в состояние неистовой ярости, агрессии. Нередко могут наносить себе и окружающим телесные повреждения. Да это же шизофрения в чистом виде, ей галоперидол нужен и помощь обученного персонала. И фиксация…» Илья спрыгнул с бортика, ломанулся через толпу, неблагочестиво расталкивая паломников локтями, отдавливая ноги самым непонятливым или неповоротливым. Оказался у кликуши за спиной, схватил за локти и оттащил от забрызганной кровью из разбитого носа стены. И едва смог справиться с хилой на вид теткой – она выла и вырывалась с такой силой, как попавшая в капкан рысь или столь же крупная кошка. Илью передернуло при виде оскала на лице бесноватой. Он не давал повернуть ей голову, всерьез опасаясь ее острых мелких зубов. А вой был уже не бессмысленным набором звуков, тетка кляла его последними словами, да в таких сочетаниях, что большинство из них он слышал впервые в жизни, даже при своей достаточно насыщенной и богатой событиями биографии. «Бесноватая, точно!» Он уже и сам был готов поверить в этот бред, нельзя же не верить своим глазам и ушам, а также начинавшим затекать мышцам. Тетка билась в его руках, пыталась лягаться, толпа за спиной охала и подавала советы, Илья уже был готов повторить пару фраз с описаниями и направлениями из лексикона бесноватой, когда подоспела помощь. По лестнице, прыгая через ступеньку, мчались три чернорясых «брата» – крепкие, плотные, неуловимо похожие на тех, что бродили по коридору дома скорби, заглядывая в «глазки́» палат подопечных. Только одеты местные санитары не в белое, а так один в один. Подлетели, перехватили плюющееся, воющее на все лады существо, потащили вверх по лестнице, не без труда преодолевая сопротивление. Илья выдохнул, отошел в сторону и почувствовал, как его осторожно тронули за локоть. Повернул голову и на фоне расходящейся толпы увидел третьего «брата» – невысокого, с несерьезной курчавой бороденкой на круглой, раскрасневшейся после бега физиономии, возрастом тот был лет на пять-семь постарше первых двух.

– Ловко ты ее, мы еле успели. Не справляемся, наплыв большой, болящих много к отцу Никите притекает, а бесы святость чувствуют, себя показать рвутся, – говорил он скороговоркой, пристально глядя на Илью. – Сейчас святой водой ее покропят, молитовку прочтут, и отпустит ее недуг, успокоится, сердечная.

– Я привык, – отозвался Илья. – У меня племянник такой же, только не орет. К врачам возили – не помогло, сюда теперь привезти хочу. Я слышал, тут санаторий для больных есть. Если поможет, заплачу́, сколько скажете. – Илья вытер пальцы бумажным платком и ловко бросил его в урну, замолчал, смотрел на «брата» сверху вниз. Тот тщательно перекрестился, прошептал что-то неразборчиво, перекрестился еще раз и заговорил, глядя в сторону:

– Отец-настоятель должен благословить, а он уж полтора месяца как преставился. Нового пастыря ждем, неизвестно, когда и прибудет.

– А без благословения? За деньги? Сразу плачу́, наличными, – ускорял события Илья. «Брат» мялся, как школьница перед пожилым похотливым завучем, возводил глазки к небу и все рассматривал Илью – то исподволь, то пялился в упор.

Не торопясь, Илья достал из кармана куртки небольшую пачку купюр, развернул ее, вытащил тысячную, подумал недолго, присовокупил к ней еще одну такую же, сложил и подал монаху. Тот протянул руку, отдернул, обернулся, крутанул головой влево-вправо, ловко сцапал деньги и спрятал их в широкий черный рукав. И уставился себе под ноги, только что не покраснел стыдливо.

– Ну так что? – торопил Илья не ко времени скромного монаха, и тот сдался.

– Ты где живешь?

– В гостинице, – качнул головой в сторону гигантского проема монастырских ворот Илья.

– Хорошо. Завтра сюда приходи, к надвратной церкви после заутрени, попроси матушку внизу, она тебя разбудит. Придешь – брата Исидора спросишь, это я. Я тебя сам отвезу, бесноватых здесь не держат, на подворье ехать надо. Тут недалеко, – заметив, что Илья собирается перебить его, заторопился Исидор, – минут пятнадцать. С отцом-экономом поговоришь, он там свое послушание несет. Если благословит – привози племянника. Спаси Господи.

«Брат» смиренно склонил голову и потопал к лестнице, ловко, по-женски, поддерживая полы длинной черной хламиды. Толпа у лестницы уже рассосалась, Исидор вкатился по лестнице вверх и пропал под резным деревянным навесом. Илья осмотрелся по сторонам, запоминая место. «Надвратная церковь…» Он поднял голову и сразу понял, о чем идет речь. Действительно, над воротами монастыря угнездилась надстройка с пятью узкими куполами, оттуда слышались песнопения и чей-то требовательный громкий голос, но слов Илья так и не смог разобрать, как ни старался. С местом все понятно, теперь со временем надо разобраться – утреня, заутреня: во сколько начинается и, главное, во сколько заканчивается? Не опоздать бы или раньше часа на два не притащиться, да еще и отоспаться надо и поесть как следует, черт его знает, что ждет его завтра и какие порядки этот отец-эконом у себя на подворье завел.