Супермаркет - Андрей Житков Страница 10

— Сумочку вырвали, или как?

Как? Ну вот, теперь придется ему все объяснять, и он тоже будет про себя посмеиваться. Ой, стыдно!

— Мужик у меня ночью был. Вор. Все украл. Все, — неожиданно просто сказала Серафима.

— Ты его хоть запомнила?

— Запомнила. В гробу помнить буду.

— Имя спросила?

— Да, Евгений Викторович.

— Ну, что-что, Евгений Викторович! — взорвался на другом конце провода заместитель директора.

— Его Евгением Викторовичем зовут! — снова начиная рыдать, пробормотала Серафима.

— Ты издеваешься надо мной, что ли?

— Нет, — Серафима Дмитриевна шмыгнула носом. — Тезка ваш.

— Значит так, — голос зама сделался спокойным. — Ментуру не вызывай. Через полчаса, максимум через час к тебе подъедут люди. Ты им опишешь этого мудилу — и на работу! Ты хоть понимаешь, что случилось?

— Понимаю, — сквозь слезы вздохнула Серафима Дмитриевна. — ЧП.

— Я не знал, что ты шлюха, Сима, — сказал Евгений Викторович на прощание и повесил трубку.

— Сам ты…! — всхлипнула Серафима.

В Афинах, как всегда, стояла несносная жара. Владимир Генрихович спустился с трапа самолета и подумал, что его заместитель здесь растаял бы через минуту, как мороженое на сковородке.

Алиса в шортах и легкой майке ждала его в конце таможенного коридора. Она крепко обняла его, и он затрепетал. Директор вообще легко возбуждался.

Алиса была рыжей двадцатипятилетней красоткой из ансамбля Песни и Пляски какого-то там мухосранского округа. Прошла огонь, воду и медные трубы, а полгода назад встретила Генриховича на выставке торгового и холодильного оборудования на Красной Пресне. Он бродил по выставке с сотовым телефоном в руке. Телефон беспрестанно пиликал. Она была рекламной девушкой представительства фирмы “Кайзер” и, как живой манекен, стояла в томной позе внутри огромного четырехкамерного холодильника, широко улыбаясь. На ней была мини-юбка и, несмотря на то, что холодильник был отключен, у Алисы зуб на зуб не попадал.

— Красавица, ты там в каком виде: в замороженном или свежем? — спросил тогда директор.

— Вам-то какое дело? — сквозь зубы процедила Алиса и подумала: — “Вот, козел! Сейчас менеджер увидит, что я с посетителем разговариваю — и хана! В контракте четко написано: во время работы — ни слова!”

— Может, я тебя отсюда забрать хочу?

— Пятьсот долларов, — тихо сказала Алиса, кося взглядом на стол, за которым кайзеровский представитель болтал о чем-то с солидной дамой.

— Ты что, проституцией занимаешься? — нахмурился Владимир Генрихович.

— А вы что, не видите? Третий день уже. Как рабыня Изаура.

— Долларов за сто, наверное?

— Марок — не хотите?

— Ну, это, красавица, себя не любить! — разочарованно протянул Владимир Генрихович и отвернулся.

“Уйдет сейчас, гадина!”— подумала Алиса, глядя в широкую спину Владимира Генриховича. Она выскочила из холодильника и бросилась за ним.

— Фрейлен, фрейлен, битте на место холодильник! — закричал ей вслед кайзеровский менеджер.

Алиса обернулась и показала ему неприличный жест.

— Сам сиди, пингвин пузатый!

Менеджер растерянно взмахнул руками и отстал.

Вот так они и познакомились с Владимиром Генриховичем, а через неделю он предложил ей стать его официальной любовницей. С него — полное материальное обеспечение, с нее — преданная любовь до особого распоряжения и больше никаких мужиков. Обычно он называл ее рыжей бестией.

— Ну, как ты тут без меня? — спросил Владимир Генрихович, садясь с Алисой в “такси”.

— Скучно, — вздохнула Алиса и добавила:— Без тебя.

— То-то! — наставительно произнес директор. — Я за шубами.

— Сейчас только их и носить, — улыбнулась Алиса. — А мне купишь, нет?

— Она тяжелая — сломаешься еще, — рассмеялся Владимир Генрихович.

— Ну вот, значит шубы мне не будет! — надулась Алиса и прикусила его за ухо.

— Ой, ты что, больно! — директор прикоснулся к мочке. — Ладно уж, сделаем рыжей бестии шубу.

Они лежали в кровати. Кондиционер бесшумно разгонял по комнате свежую прохладу. Владимир Генрихович перевернулся на спину и вздохнул.

— Ты сегодня какой-то не такой, напряженный, — Алиса провела указательным пальцем по его переносице.

— Почему? Как всегда. Ни хуже, ни лучше.

— Я же тебя знаю.

— Ты имеешь в виду мое физическое тело? Да, это верно, ты его знаешь, как свои пять…

— Володь, не будь пошлым. Ты понял, о чем я. Мужики никогда не рассказывают бабам о своих делах. Не царское это дело. Да и бабы знать не хотят. А ты не скрывай, расскажи. Я все пойму. Господи, как я к тебе привязалась! — Алиса так крепко обняла директора, что он крякнул.

— Да, в общем-то нечего рассказывать. Работа есть работа, — Владимир Генрихович задумался. — Сколько себя помню, всю жизнь торговал. И товароведом был, и овощным магазином заведовал. Знаешь, Алиса, что такое овощной магазин? Это беда. Все гниет, все портится, продавщицы — бабы грязные, хитрые, воруют и матом ругаются. Потом у нас в стране бизнес начался. Я и “редкими землями”, и деревообрабатывающими станками торговать пытался. Четыре сделки из ста. Сахар из Америки вагонами возил, а сам все тосковал по своему собственному магазинчику, чтобы было, куда приткнуться, где голову прислонить. Хотел, как в старые времена, снова себя директором почувствовать. А тут, потный Виктор Евгеньевич подвернулся. Сколько, говорит, тебе не хватает на красивую жизнь? Я прикинул, подсчитал — четверть миллиона надо было еще в “супермаркет” вложить. Ну, вот и вложили. Такую “крышу” сделали, что из-под нее только на кладбище носят! Неучтенный товар проводят, “черный” нал в подсобках делят. Вижу я все это, вижу, а сказать ничего не могу, потому что сам согласно своей доли получаю. Так что директор я теперь чисто номинальный, не лучше товароведа или экспедитора. Им нужно было имя честное, незапятнанное — мое. И чтоб все дырки в торговле знал. Если что случись, меня и убьют, и посадят.

— Володя, не грузись, — Алиса положила голову директору на плечо, провела рукой по его животу. — Если совсем не покатит, возьмешь свою долю и уйдешь. Будем где-нибудь на островах черепах ловить.

— Никуда я от них не уйду, — вздохнул Владимир Генрихович. — Это система. У моего супермаркета нет дверей с надписью “выход”.

Лерочка работала в супермаркете третий месяц. Жила она в двух кварталах от магазина с мамой и папой в обычной двухкомнатной квартире с выцветшими обоями. Мама, Тамара Алексеевна, — бывшая продавщица хлебного магазина, отсидевшая в свое время за крупную недостачу, а ныне честная пенсионерка, учила ее жизни. Папа тоже учил. Папа был, как все — пил и гулял за двоих, но потом вдруг резко сдал, стал хвататься за бока и голову, а после микроинсульта в одночасье стал почти монахом. Кривя морщинистый рот, он читал жене с дочерью проповеди: