Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор Страница 10

Когда эти факты выплыли наружу — или, скорее, когда о них заговорили в обществе, — сложилось мнение о необходимости решительных действий. К мистеру Дикси было предложено обратиться напрямую, чтобы он в письменном виде или лично поведал о состоянии миссис Айрленд, и тогда тайна — а к этому времени практически все убедили себя в том, что тайна-таки есть, — раскроется. Но мистер Дикси жил в Западном Норфолке, и выманить из этой цитадели его было нелегко; письма возвращались нераспечатанными, а закона, обязывающего кого-либо отвечать на доставляемую корреспонденцию, увы, не существовало. Все это постепенно начало приводить некоторых сторонников партии Айрлендов в нешуточный гнев. Неуемные старые дамы требовали, чтобы в Уоттон были направлены депутации, более того, чтобы сформировали ударную группу, которая ворвется в дом мистера Дикси и вырвет у него признание. Нет нужды говорить, что до подобных шагов дело не дошло. Во-первых, Норфолк далеко. Во-вторых, у каждого есть свои дела.

Наконец, существовало смутное подозрение, что, сколь бы неопределенны ни были юридические основы опеки, коли дело дойдет до прямого вторжения в частные владения мистера Дикси, закон окажется на его стороне.

— Ну вот что, Джон, полагаю, надо что-то делать!

— Делать! Я тоже уверен, что следует. Вопрос только в том, кто этим будет заниматься?

Разговор этот происходил между матерью и сыном в начале марта. Первая — дородная седовласая дама лет примерно шестидесяти, второй — рослый, бородатый, вдвое моложе ее господин, одетый по последней лондонской моде. Место действия — небольшая гостиная в глубине дома, расположенного в районе вокзала Мэрилебон, время — около десяти утра.

— Право, Джон, иногда мне кажется, что другого такого рохли, как ты, на всем свете не сыщешь! И вот результат: собственность может перейти в руки этого молодого человека из Оксфорда, который всего раз в жизни и видел-то беднягу Генри Айрленда.

— Слушай, мама, имущественные права на это имение подтверждены, и это тебе прекрасно известно. Претендовать на него я могу с таким же успехом, как лорд Джон [6]или члены епископата.

— Ну да, а бедная Изабель исчезла с лица земли и вынуждена прозябать в глубокой провинции, в доме этого ужасного старика. А ведь она тебе когда-то нравилась.

— А вот это, мама, чистая фантазия. Если не ошибаюсь, в последний раз я видел Изабель, когда ей исполнилось двенадцать лет. В общем, хотя до Айрленда мне никогда дела не было, полагаю, следует согласиться с тем, что, составляя завещание, он знал, что делает.

— И все же, Джон…

Оценивающе поглядывая на сына, миссис Карстайрс говорила себе, что разговор идет не в том направлении, в каком ей хотелось бы. Понимала она и то, что многое из сказанного ею — до некоторой степени лукавство. Да, имущество, завещанное мистером Айрлендом своему дальнему оксфордскому родственнику, законно перешло в собственность последнего — это факт. Бесспорно и то, что молодого, тридцатилетнего, человека вряд ли можно принудить к каким-либо действиям, основываясь на чувствах к юной даме, которую он в последний раз видел, когда она еще бегала в коротких штанишках. И тем не менее миссис Карстайрс считала, что не напрасно чувствует себя ущемленной.

Родство между Карстайрсами — вдовой и ее старшим сыном — и Бразертонами состояло в следующем. Покойный мистер Карстайрс был кузеном отца Изабель Бразертон; по правде говоря, не совсем кузеном, скорее троюродным или даже четвероюродным братом, но и этого было достаточно, чтобы поддерживать отношения между двумя семьями. Но пятнадцать лет назад по причинам, о которых все давно забыли, эти отношения прервались. И все же миссис Карстайрс, наливая сыну третью чашку чая, говорила себе, что движет ею нечто большее, нежели простые родственные чувства. Ей давно приходило в голову, ибо женщина это была проницательная и настойчивая, что во всем этом деле нечисто, хотя что именно, пока сказать трудно. И не только память о девочке в кружевной юбчонке, но и справедливость требуют тщательного расследования.

При всей своей проницательности и настойчивости миссис Карстайрс была, однако же, не столь оптимистична, чтобы рассчитывать на безоговорочное содействие сына. Ибо мистер Джон Карстайрс — и это его мать поняла не вчера — был слабым человеком: да, джентльмен, да, человек добрый, но слабый. Три года назад избиратели одного из округов в Мидленде обратились к нему с просьбой выставить свою кандидатуру против нынешнего депутата парламента, ибо мистер Карстайрс обнаруживал интерес к политике, но он отделывался разговорами, колебался, просил время на совет с друзьями и так далее. Так что когда подошло время выборов, нынешний парламентарий остался без соперника. Далее, примерно через год после этого пошли разговоры о юной даме, дочери ост-индского купца, проживающего на Рассел-сквер, обладательнице огромного наследства, на которой мистер Карстайрс может жениться в любой момент, стоит ему только пальцами щелкнуть. Но пальцами он так и не щелкнул, дочери купца пришлось утешиться браком с внуком некоего графа, а мистер Карстайрс остался холостяком. Все это миссис Карстайрс учитывала и делала определенные выводы. Зная характер человека, с которым ей приходится иметь дело, она отставила чайник, сложила руки на коленях и, бегло улыбнувшись продолжавшему пить чай сыну, заговорила вновь, на сей раз в примирительном тоне:

— Знаешь, Джон, позволь сказать, до чего же приятно разделить с тобой завтрак.

— Н-да… весьма приятно.

— Кстати, тебе когда на работу?

Мистер Джон Карстайрс служил заместителем секретаря торгового управления и, как говорили, несильно перетруждался.

— К одиннадцати. Или, скажем, к половине двенадцатого.

— Отлично. В таком случае мне хотелось бы попросить тебя об одолжении… Видишь ли, теперь глава семьи — ты, и в подобных случаях инициатива должна исходить от тебя… Словом, не мог бы ты зайти к мистеру Крэббу и попросить его помочь разобраться… — тут миссис Карстайрс на секунду запнулась, — разобраться в делах, о которых мы только что толковали. Много времени у тебя это не отнимет, а я бы сочла это огромной услугой с твоей стороны, право, огромной услугой.

— Черт побери, матушка! О, прошу прошения, — поспешно оговорился Джон Карстайрс, заметив выражение лица матери, — прошу прощения, но смысла не вижу. Я знаю старого Крэбба. Встречаюсь с ним в клубе и… в других местах. Такого старого хитрована свет не видывал, и я не сомневаюсь, что подобного рода просьбу он сочтет за вмешательство в чужие дела. Голову на отсечение даю — так и будет. Ну ладно, не хочу тебя огорчать; если просишь, зайду к нему в контору, только, пари готов держать, это пустая трата времени.

С этими словами мистер Джон Карстайрс по привычке чмокнул матушку в щеку и, не дав ей ответить, вышел из дому. Миссис Карстайрс оставалось лишь убрать со стола и погрузиться в размышления о том, как превосходно разбирается она в человеческой природе.