Мой любимый киллер - Татьяна Полякова Страница 10

— Трудовая книжка у вас с собой?

— Нет, — ответила я, поняв, что напраснорассчитывала на удачу. — Обещали выслать, но, если честно, я на это неочень рассчитываю.

— Да? — Женщина села, кивнула мне на стул ипосмотрела внимательно. — Откуда?

Кудрявцева Елена Петровна, чей паспорт лежал у меня в сумке,была из Самары.

— Далековато, — кивнула женщина. — А к намкакими судьбами?

Я усмехнулась и ответила:

— Из-за несчастной любви. Тяжело стало в Самаре, тактяжело, что ждать трудовую книжку я не стала. Вы сами сказали: Самарадалековато отсюда, вот это мне и нравится.

— Здесь родственники?

— Нет. Я пару часов назад приехала, все вещи со мной.Она покосилась на мою сумку:

— Не густо… Что ж, паспорт, надеюсь, есть?

— Есть.

— А какие-нибудь проблемы?

— Остались дома.

— Почтальоны разносят пенсии. Большие деньги…

— Я не украду, — сказала я и посмотрела ей вглаза.

— Жить где думаешь? — после долгой паузы спросилаженщина.

— Немного денег у меня есть, подыщу что-нибудь. Мнесейчас главное — с работой решить.

— Считай, решили. Выходи хоть завтра, девчонкиобъяснят, что к чему, особой мудрости не требуется… Завтра и заявлениенапишешь, если не передумаешь.

Всю ночь я бродила по городу, заходя в подъезды погреться.Спать на вокзале опасно, да и не спалось мне в ту ночь. В семь часов утра ябыла уже возле почты. А к вечеру заведующая подошла ко мне и спросила:

— Жилье нашла?

— Нет. Ночевала в гостинице, но для меня это дорого.Она придвинула к себе телефон, набрала номер и заговорила:

— Валь, ты комнату еще сдаешь или уже живет кто?Девушку тебе нашла… ага… Сейчас прислать? — написала адрес на листе бумагии протянула мне.

— Спасибо, — удивилась я.

— Не благодари, сначала глянь, что там за конура.

Насчет конуры она была права. Одиннадцатиметровка вкоммуналке, узкая, темная. Двое соседей: безногий выпивоха лет шестидесяти поимени Семен Михайлович и женщина неопределенного возраста со смешной фамилиейБякова. Райка Бякова лет пять нигде не работала, но к обеду появлялась на кухнеуже навеселе, с Семеном Михайловичем они то вместе пили, то отчаянно дрались. Вмоей комнате совсем недавно жил бывший супруг той самой Вали, которой звонилазаведующая почты. Супруг упал с лестницы по пьяному делу и сломал шею. Комнатаотошла дочери и теперь сдавалась. Сделать в ней ремонт не удосужились, и онавсе еще хранила следы бурной жизни прежнего хозяина. Черный потолок, часть окназабита фанерой: на стекла, должно быть, денег не хватило, а дневной свет былбез надобности. Обои в жутких разводах стояли на полу, в некоторых местахслегка соприкасаясь со стенами. Мебель соответствовала общему виду жилья, затопросили за комнату копейки, и я сразу же согласилась. Черные потолки и разводына обоях меня не волновали.

Весной хозяйка принесла обои, а мы с Людкой произвели вкомнате ремонт. Как поощрение за старательность мне выдали занавески на окна,скатерть и покрывало на кровать. Жизнь вроде бы налаживалась. Паспорт вопросовне вызвал, а фотография как будто вовсе никого не интересовала, точнее, еенесходство с моей физиономией. Правда, заведующая ко мне приглядывалась, и этопозволяло думать, что рассказанная мною история вызвала у нее подозрения, новремя шло, и все утряслось само собой. Только не для меня. Когда появиласькрыша над головой и даже работа, на смену страху пришла лютая тоска. Дни шли заднями, я что-то делала, разговаривала с людьми, ждала зарплату, ходила вмагазин и не могла понять: зачем все это? Неужели это моя жизнь? Завтра,послезавтра и еще много-много дней.

Вечерами я лежала на диване, уставившись в потолок, идумала: зачем судьбе было угодно, чтобы я в тот миг спустилась в погреб? Былоэто спасение или наказание, чтобы я до конца своих дней мучилась и решала:зачем?

В моем случае время оказалось плохим лекарем, боль неисчезала, заставлять себя жить с каждым днем становилось все труднее. Я немогла пожаловаться на людскую черствость, напротив, ко мне все как будтонеплохо относились, и девчонки на работе, и даже соседи-пьяницы, но мне этобыло безразлично. Все чаще я доставала изрядно потрепанную газету иперечитывала статью, потом долго вглядывалась в темноту за окном. Каждый разэто заканчивалось тем, что я брала в руки подушку с зашитым в нее пистолетом,вертела в руках и торопливо прятала.

Ранней весной, через несколько месяцев после того, как яобосновалась в этом городе, гуляя в парке, я оказалась возле тира. Зашла,растерянно оглядываясь, поеживаясь от холода, и совсем было собраласьпродолжить прогулку, но тут мужчина, сидящий на стуле возле самой двери,оторвался от газеты и спросил с улыбкой:

— Пострелять решили?

— Да… хотелось бы… Только я никогда не пробовала.

— Ну, это не беда.

Он приподнялся, подхватил костыли, и я только тогдасообразила, что он инвалид: левая нога ампутирована выше колена.

— Давайте попробуем, — весело сказал он.

В тире я пробыла минут пять, расстреляла все пульки и ниразу не попала, а на следующий день пришла вновь.

Так продолжалось всю весну и все лето, у меня появилисьпервые успехи в стрельбе, но не это было главное: боль отпускала, стоило мненажать на курок.

Мужчина месяц наблюдал за мной, довольствуясь редкимизамечаниями, пока не спросил однажды:

— Вы случайно не убить ли кого решили? Так настойчивотренируетесь.

— Убить вряд ли, — засмеялась я, хоть смеяться ине хотелось, и добавила:

— У меня для этого руки коротки.

Он посмотрел неожиданно серьезно, и с этого дня нашезнакомство понемногу начало перерастать в нечто большее, до тех самых пор, покамы не стали друзьями.

Виталий потерял ногу на одной из бесчисленных локальныхвойн, был одинок, но на жизнь смотрел с веселой усмешкой. О моей прежней жизнине расспрашивал, а я не рассказывала. Жил он в крохотной квартирке в самомцентре, и, попивая чай в кухне, мы вели неспешные беседы. Тому, что до сего дняя не свихнулась, я, безусловно, обязана Виталию…