Идеальная афера - Алексей Макеев Страница 10

– Не трудись задавать свои вопросы, – снова не без легкого ехидства хмыкнул старый криминалист, – они у тебя на лбу написаны. Крупными буквами. Отвечаю по порядку. Где можно разжиться подобной гадостью, да? Вообще говоря, эти вещества применяют в промышленном органическом синтезе. Но! Светлораднецкая область – это ж сельское хозяйство. Житница страны, как раньше говаривали. Никогда там подобных производств рядом не было. Мало того. Извлечь карбонилы из реактора... Гм-м! Я и то не справился бы. Так что ищи грамотного, талантливого, эрудированного химика. Такой вполне способен смастерить отраву сам. Из подручных материалов. Список нужного для этого оборудования я тебе составлю, подумаю вот только, как тебя провожу. Получишь завтра по мейлу. Я ж, как сейчас принято выражаться, «продвинутый», вот даже «Пентиумом» разжился. Смешно! Одной ногой в могиле, а все по «паутине» ползаю, интересно – сил нет, особенно порнографические сайты. Хе-хе-хе. Это я шучу так!

– А... – заикнулся было Лев.

– Бе-е! – оборвал его Липкин. – Старших перебивать невежливо, я же сказал – молчи. И слушай. Тебя интересует, как злоумышленник напустил отравы в кабинет. Так ведь? Не знаю. Это надо место преступления видеть. Разберешься сам, ежели у тебя голова, а не задница. Помни главное – очень летучие, очень! При двадцати градусах летят практически мгновенно. Кабинет с трупом был заперт? Хм-м... Если, скажем, жертва сидела рядом с входной дверью, а замочная скважина сквозная, то просто прыснуть из пульверизатора, да хоть из обычного шприца, в эту скважину кубиков пять. Или в щель под дверью. Тогда через минуту – готовьте белые тапочки.

– Заметила бы, услышала, удивилась, переполошилась, – робко возразил Гуров. – Потом... Прыскать? А если застукают с той стороны двери? Ну вот по коридору мимо идет кто-то по своим делам, а тут нате вам – прыскают.

– Я же говорю, – раздраженно пробурчал Липкин, – на мес-те прес-туп-ле-ния! Хотя... Я бы знаешь, как ее травил? А вот как...

Следующие пятнадцать минут Лев внимательно выслушивал план отравления карбонилами уже, увы, покойной завлабши «по Липкину». Невольно ловя себя при этом на мысли: какое все-таки счастье, что Семен Семенович всю жизнь был по эту сторону баррикад. А не по ту. С его умом, знаниями, эрудицией... Какой бы страшный преступник получился, бр-р-р, жуть берет!

– Вот хрен бы вы меня поймали, – торжествующе закончил старик. – Так что, если найдешь осколки стекла – они ж не искали! – особенно пирекса или молибденки, то можешь не сомневаться, все по моему сценарию происходило. Сразу, значит, отдай найденные осколки этим косоруким – прости, Адонай, грешного старого еврея, – с позволения сказать, экспертам. Скажи им – пусть ищут металлы! Разрешаю сослаться на мое мнение. Вот увидишь – найдут! Все понял? Запиши, а то забудешь. Знаю я вас, молодежь!

Когда Лев, от всей души поблагодарив Семена Семеновича за бесценную помощь, уже прощался с ним у входной двери, тот, потеряв свой чуть ернический тон, едва ли не со слезой в голосе сказал:

– Это тебе, Левушка, милый, спасибо, что пришел. Знал бы ты, как мне без работы тяжело. Боюсь, мозги плесенью покроются. Держи меня в курсе этого дела, очень тебя прошу. Я, ей-богу, пригожусь еще. Будь здоров, мой хороший. Петеньке привет от меня и поклон всем в разбойной избе!

– В какой... избе? – несколько оторопев, переспросил Гуров.

– В нашей, в разбойной, в какой же еще? – Взгляд Липкина вновь блеснул молодым задором, в голосе опять прорезались иронически-ехидные нотки. – Знать надо славную историю родного учреждения. Именно так первая сыскная контора на святой Руси называлась: разбойная изба при высокой Боярской думе! А патроном ее стала, как ни странно – по своей инициативе, Елена Глинская, супруга Василия Третьего, маманя Иоанна Грозного. Предложила, знаешь ли, муженьку в Москве порядок навести. Тот согласился. Видать, неплохо свою женушку знал. Редкостной стервозности бабенка была. Но уж зато умна... А ты думал, российский сыск с тебя да со Стасика Крячко пошел? Хе-хе-хе... А лихо звучит – «разбойная изба», правда?

«Разбойная изба, – думал Гуров, выруливая на служебную стоянку перед управлением, – ну все, теперь я только так нашу шарагу называть стану».

Он даже не проснулся – чтобы проснуться, нужно спать, а назвать сном то дикое, выматывающее мозг, душу, тело состояние, из которого он не мог выбраться уже вторые сутки с лишним, не повернулся бы язык у самого злейшего его врага. Но пугающие картины полубреда отступили на время – он знал, что короткое! – и расфокусированный взгляд мутных глаз человека, лежащего на скомканном тюфяке поверх дощатого топчана, прошелся по комнате.

Его усмешка была горькой, как хина: продано все, а значит – спасения не предвидится. Нет никакой еды, как нет и холодильника, ушедшего за смешные деньги полтора месяца назад. Правда, есть не хочется. Думать о еде тошно. Из всей мебели осталась колченогая табуретка рядом с топчаном, кухонный стол да еще вешалка в коридоре. На табуретке – две его последние сигареты. Рядом с трубкой мобильника. Остается продать только его. Все равно оплачивать этот месяц нечем. Но как же он будет жить без связи? А вот так и будет – все равно никто больше в этом проклятом городе не выручит его столь необходимой дозой. Без дозы же он умрет прямо сегодня. Но зачем, скажите на милость, куда-то звонить, если не для того, чтобы выпросить желанную дозу? Не на работу же устраиваться! Он, пожалуй, наработает... Значит, шайтан с ним, с сотовым! Тогда, он вновь криво ухмыльнулся, с трудом поднимаясь на трясущиеся ноги, тогда смерть подождет. Еще два денька. Или недельку, это как повезет... Цены наркодилеров он помнил назубок, может быть, это осталось единственным, что он помнил твердо, как таблицу умножения. По всему выходило, что, даже продав «трубу», ни на метадон, ни на вульгарную «герку» он не наскребет! Остается травка. Доза ее, так называемый «бокс», – спичечный коробок. В зависимости от качества и степени жадности торговца это от 1 до 10 долларов. «Либо Вашингтона, либо Линкольна отдай и не дергайся, – грустно подумал он. – А у меня с портретами американских президентов суровый напряг».

Ничто не выпивает человеческие силы, само желание жить дальше так быстро, так безжалостно, как осознание своего ничтожества!

Задыхаясь, останавливаясь через каждый шаг, он доковылял до грязного, запотевшего окна своей малогабаритки и с отвращением выглянул во двор. Зима в южной России на зиму-то не похожа, со злостью подумал он. Молочно-белый, акварельный туман укутал город, словно толстое теплое одеяло. Сразу стало сыро, как-то совсем не по-январски душно. Из распахнутой форточки мерзко пахнуло помойкой, кошками, мусорными отбросами.

Он ненавидел Светлораднецк. Ах, в горы бы сейчас, домой! Да вот только кому он там нужен? Позор семьи, рода, тейпа... А ведь как хорошо он начинал, как им гордились! Однокурсник и земляк, почти родственник – Руська Юсупов – плакал, когда читал его стихи. Но Руслан вот пишет по-прежнему, на родине его уважают, даже здесь, в России, сквозь зубы говорят, что Юсупов – это да! Это поэт!

Конец ознакомительного фрагмента