Тайные полномочия - Антон Чиж Страница 10

— Просто, значит? Это хорошо. А за какие такие заслуги вас вместо меня в команду сунули? И здесь связи и знакомства? Что же это делается, Алексей Дмитриевич?

Бутовский сделал вид, что не услышал, старательно разглядывая фотографии.

— Я понимаю ваши чувства, господин Мангейм, — сказал Ванзаров. — Поверьте, это суровая необходимость. Эта ситуация не доставляет мне удовольствия. Я вынужден так поступить. Прошу вас проявить мужество и благоразумие. Буду вам за это крайне признателен.

— Надо же, какие слова! А вот я возьму и так вам отвечу… — Мангейм выставил сочную фигу прямо в нос наглеца.

Ванзаров вежливо кивнул.

— Это естественная реакция. Готов сделать вам предложение: если вы хотя бы раз из трех поединков положите меня на ковер, я немедленно уйду. А вы поедете в Афины. Уговор?

Мангейм, не раздумывая, пожал протянутую руку. Скинув пиджак, сорочку, брюки и ботинки, он остался в одних трусах, вынул счастливый ремень и туго перепоясался.

— В костюмчике бороться будете?

Ванзаров снял ботинки, аккуратно повесил на стул сюртук, расстегнул ворот и закатал рукава.

— Не возражаете, если буду так?

Мангейм не возражал. Ему же лучше. Приняв стойку, он крепко уперся пятками в холодный паркет, чуть согнулся и выставил руку для захвата. Соперник не проявил желания драться. Пришлось поманить его ладошкой. Жест этот для настоящего борца оскорбительный, выражает глубокое презрение к противнику, но для этого типа в самый раз. Все равно ничего не понимает.

Бутовский, следивший за происходящим, не сразу понял, что произошло. Только что главная надежда на золотую медаль стоял в агрессивной позе, готовый к борьбе, как вдруг перелетел кубарем и шмякнулся об пол. Чемпион будущих Олимпиад был повержен буквально одним движением.

— Туше, — сказал Ванзаров, будто заказывал чашечку кофе. — Раз…

Мангейм вскочил в такой ярости, что чуть не нарушил неписаный кодекс. Он готов был броситься на противника без предупреждения. Но спортивное благородство победило. Один раз еще ничего не значит, это не поражение. Пусть враг применил хитрый и неожиданный прием, и вместе с тем на этом его, Мангейма, больше не поймать. Уж он возьмется как надо, счастливый пояс вытянет! Мангейм принял стойку.

— Атакуйте! — приказал он, усмиряя дыхание.

Генерал заметил только, как Ванзаров схватил Мангейма за пояс, они сцепились яростно, раздался сдавленный рык, после чего чемпион Петербурга взмыл легкой бабочкой и упал на спину, придавленный соперником.

— Туше, — сказал Ванзаров ему в лицо и быстро встал. — Два…

Мангейм саданул кулаком по полу, отчего паркет вздрогнул. Он вскочил и, уже не помня ни себя, ни правил, ни кодексов, кинулся на врага. Так хотел скрутить его в бараний рог, столько вложил силы в атаку, что не заметил одну мелочь. Ванзаров чуть отстранился, пропуская выпад. Мангейм по инерции полетел вперед, поскользнулся и грохнулся на паркет, больно ударив плечо. Вся энергия ушла в пустоту. Сила была растрачена зря.

— Не считается! — крикнул он. И ринулся снова.

Мангейм только успел подняться, как Ванзаров стремительным движением подхватил его, развернул боком, лишая точки опоры, и перекинул через бедро, держа в падении, тем лишая последнего шанса вывернуться. Мангейм приземлился на лопатки. Он был повержен.

— Три, — услышал он голос соперника, в котором не было и капли торжества. — Прошу меня простить…

Злость исчезла, словно ее сдуло. Мангейм встал с пола, не ощущая боли и стараясь не думать, как такое могло случиться. Чтобы не смотреть на врага, а тем более не подать ему руку, он вцепился в счастливый пояс, стараясь расстегнуть рывком, пальцы не слушались.

— Поздравляю, ваша взяла… — все-таки сказал он. — Где научились таким приемам?

— У меня были хорошие учителя, — ответил Ванзаров, застегивая запонки.

— Если со мной справились, значит, из Афин точно медаль привезете.

— Там видно будет. Не держите на меня зла. — Ванзаров протянул руку.

Мангейм не нашел в себе сил игнорировать жест благородства. Пожав ладонь победителя, он вдруг понял, что не испытывает к нему ни вражды, ни зависти.

— Желаю успеха, — пробурчал он, подхватил саквояж и быстро вышел, как уходит проигравший, оставляя славу, поле боя и счастье победителю.

Бутовский старательно отводил глаза. Хоть этот господин поразил его борцовским талантом, но как себя повести и что сказать, он не знал. Генералу помогли.

— Принимаете в команду? — спросил Ванзаров.

— Добро пожаловать… Только ответьте честно: ну зачем вам это нужно?

— Скажем так: во мне зажгли интерес к олимпийскому движению. Пылает он так ярко, что можно обжечься ненароком, — и Ванзаров чуть заметно подмигнул.

В недра Апраксина рынка даже полиция без особой нужды предпочитает не соваться. Постороннему здесь делать нечего. А вот пропасть, как в лабиринте Минотавра, можно очень просто. За внешним фасадом торговой галереи с чистенькими лавками, игривыми приказчиками, изобилием товаров и ярко разукрашенными витринами скрывается такое, о чем лучше не знать. Сразу за Садовой улицей во внутренних дворах начинается другой мир. Подвалы, запертые пудовыми замками, горы мусора и гнилого товара, штабеля бочек и тюки веревок, под ногами вековая грязь и объедки, которые бросают кому не лень. Шныряют здесь такие темные личности, что ни днем, ни ночью с ними лучше не встречаться.

Молодой господин, одетый в чистое, хоть и скромное пальто, шел уверенно, словно бывал здесь не раз. За каждым его шагом следили чьи-то глаза, но не нашлось желающего попробовать его на слабину, приставив к горлу ножичек. Злодеи, которые во множестве прятались по углам и тихим закоулкам, отчего-то не решились попытать счастья. Быть может, вид у прохожего был слишком самонадеянный, если не сказать дерзкий. Местные силу уважали, особенно, когда ее не стеснялись предъявлять.

Ванзаров нашел одному ему заметный ориентир, свернул за угол безвестного склада и наткнулся на оборванца, дремлющего под навесом на тюках рванины. Мазурик изучил его из-под прикрытых век и не счел нужным шевелиться. Ванзаров наклонился и что-то тихо ему сказал. Слова произвели нужный эффект. Оборванец сорвался с належанного места и куда-то исчез. Вернулся он так же прытко, сдернул картуз и вежливо доложил, что дорогого гостя просят.

В полуподвальном помещении было сухо и почти тепло. На пошарканном столе красного дерева возвышался бронзовый подсвечник. Оплывшие свечи освещали того, кто сидел за столом, лишь в части лица. Другая пряталась в темноте. Войдя под низкий свод, Ванзаров снял шляпу.

— Мир этому дому, — сказал он, впрочем, не поклонившись.

— Таким гостям всегда рады, — ответил хозяин. Вставать перед гостем ему было ни к чему. — Когда такие люди, как вы, Родион Георгиевич, с миром приходят, нам — одно удовольствие. Присаживайтесь, угощайтесь чем Бог послал.