Смертельные тайны - Кэти Райх Страница 10

– И куда счастливее. Что еще известно?

Галиано достал маленький блокнот и перелистал страницы.

– Резервуар расположен примерно в семи футах к югу от отеля, он около десяти футов в длину, пяти в ширину и шести в глубину, сделан из бетона и закрыт восемью прямоугольными бетонными крышками.

– Сколько там камер?

– Владелец, сеньор Серано, понятия не имеет, что внутри. И он не из тех, кто затаив дыхание следит за вручением Нобелевских премий.

– Понятно.

– Серано и его сын Хорхе вспомнили, как рабочие прошлым летом открывали крышку в восточном конце отстойника, и открыли ее сами. Резервуар был почти полон, а сточное отверстие забито джинсами.

– Значит, вход – на западе.

– Надо полагать, да.

– Что ж, джентльмены. Чтобы поднять бетонные крышки, понадобится экскаватор.

– Все восемь? – впервые подал голос Хикай.

– Да. Поскольку мы не знаем, с чем придется иметь дело, откроем отстойник целиком. Если камер несколько, части скелета могут оказаться где угодно.

Хикай тоже достал блокнот и начал составлять список.

– Еще – ассенизационная машина, чтобы откачать пену и жидкость, и пожарная, чтобы растворить осадок на дне, – продолжала я. Глава команды экспертов добавил их в список. – Там полно аммиака и метана, поэтому мне нужен кислородный аппарат.

Хикай вопросительно посмотрел на меня.

– Стандартная маска с кислородным баллоном, который вешается на спину, вроде тех, что используют пожарные. Также понадобится парочка опрыскивателей.

– Вроде тех, из которых распыляют гербициды?

– Именно. Один с водой, другой с десятипроцентным раствором дезинфицирующего средства.

– Можно поинтересоваться зачем? – спросил Эрнандес.

– Чтобы обрызгать меня, когда вылезу из отстойника.

Хикай записал.

– И четырехдюймовая сетка. Остальное – стандартное оборудование.

Я встала.

– В семь утра?

– В семь утра.

Мне предстоял худший день в жизни.

Галиано приехал ко мне в отель с первыми лучами солнца.

– Buenos días [18].

– Buenos días, – пробормотала я, усаживаясь на пассажирское сиденье. – Неплохие у вас очки.

Глаза его закрывали летные очки темнее любой черной дыры.

– Gracias.

Показав на бумажный стаканчик в держателе, Галиано выехал в поток машин. Я благодарно потянулась к кофе.

Мы почти не разговаривали, проезжая по центру города, а затем медленно двигаясь через Первую зону. По пути я совершенствовала свой испанский, читая рекламные щиты, плакаты и даже граффити на стенах станций техобслуживания, пусть они и не были лучшим образцом гватемальского наречия.

И заодно старалась не думать о том, что ждет впереди.

Через двадцать минут коп затормозил возле двух полицейских машин, что перекрывали въезд в переулок. За контрольным постом стояли «скорая», пожарная машина, ассенизаторская цистерна и другие официального вида автомобили. Зеваки уже собирались.

Галиано показал свое удостоверение, и полицейский в форме пропустил нас. Поставив машину рядом с остальными, мы вышли и дальше двинулись пешком.

Отель «Параисо» расположился посреди квартала, напротив заброшенного склада. Перейдя на ту сторону, мы прошли мимо лавок со спиртным и нижним бельем, парикмахерской и китайской забегаловки. Окна всех заведений были зарешечены и заперты на висячие замки. Я бросила взгляд на выцветший от солнца товар на витринах. В окне парикмахерской виднелись фотографии моделей, прически которых вышли из моды еще во времена Эйзенхауэра. Окно закусочной «Лун Фу» украшали меню, реклама пепси и вышитый на блестящей ткани фазан.

Отель «Параисо» представлял собой обветшалое двухэтажное здание из оштукатуренного кирпича, когда-то белое, но со временем приобретшее цвет сигарного дыма. Разбитая черепица на крыше, грязные окна, покосившиеся ставни, раздвижная металлическая решетка на входной двери. Вот уж действительно «рай».

Еще один пост. Снова пришлось показать удостоверение.

Внутри гостиница вполне соответствовала внешнему виду. Затертый ковер с пожелтевшей пластиковой дорожкой, покрытая линолеумом стойка, деревянный ящик с отделениями для ключей и писем, потрескавшаяся штукатурка на стенах. Пахло плесенью, пылью, многолетним сигарным дымом и потом.

Пройдя следом за Галиано по узкому коридору через пустой вестибюль, я вышла из задней двери во двор, который солнечного света видел мало, а ухода – еще меньше. Керамические горшки с увядшими растениями. Ржавые кухонные стулья с треснувшими виниловыми сиденьями. Пластиковая садовая мебель, позеленевшая от плесени. Опрокинутая тачка. Голая земля. Единственное дерево.

К задней стене отеля прислонился диван без одной ножки, вокруг которого валялись обломки штукатурки, выпавшие кирпичи, сухие листья, целлофановые обертки и алюминиевые кольца от пивных банок. Единственным ярким пятном среди унылой обстановки выделялся ярко-желтый экскаватор. Рядом с ковшом виднелась свежевыкопанная земля и бетонная крышка, которую сняли, а затем поспешно возвратили на место сеньор Серано и его сын.

Я оглядела присутствующих. Хуан-Карлос Хикай разговаривал с человеком в таком же, как у него самого, синем комбинезоне. За рулем экскаватора сидел водитель. Полицейский в форме охранял заднюю дверь на участок. В дальнем его конце маячил Антонио Диас в скрывающих глаза розовых очках.

Улыбнувшись, я подняла руку. Окружной прокурор не ответил и не отвел взгляд.

Прекрасный день.

Паскуаль Эрнандес стоял возле жилистого мужчины с крысиной физиономией, в сандалиях, джинсах и балахоне с эмблемой «Ковбоев Далласа», и крепкой женщиной с пластиковыми браслетами на запястьях и в вышитом черном платье, обтягивавшем солидных размеров грудь.

Мы с Галиано подошли к его напарнику, и Эрнандес представил хозяев отеля. Вблизи я заметила, что у сеньоры Серано один глаз карий, а другой голубой, что придавало ее лицу странное выражение. Когда дама взглянула на меня, я не сразу решила, в какой ее глаз смотреть.

Также я заметила, что нижняя губа сеньоры Серано распухла и потрескалась, и подумала – не стукнул ли ее «крысеныш»?

– От этих деятелей толку как от скаутов на вечеринке. – Эрнандес пронзил «крысеныша» взглядом. – Как ни бейся.

– Тайн у меня нет. – Серано развел руки ладонями вверх, растопырив пальцы.

Мужчина был настолько взволнован, что я с трудом понимала его испанский.

– Я ничего не знаю.