Конец земной истории - Инна Бачинская Страница 10

– Скорее всего. Грубо говоря, вероятность пятьдесят на пятьдесят, но с каждым новым убийством кого-то из семьи вероятность того, что это случайность, уменьшается. Согласен?

– В общем… согласен. То есть ты думаешь, что… что ты думаешь, Христофорыч?

– Не знаю, Леша. Мало информации. Может, ты по своим каналам… – Монах выразительно посмотрел на журналиста.

– Что именно?

– Сначала по тетке. Было ли ограбление, следы взлома, кого подозревают, угрозы, телефонные звонки… словом, все, что у них есть.

– Кое-что я уже знаю, – сказал Добродеев. – Она получила несколько почтовых открыток без текста и обратного адреса, там был только год… не помню точно, восемьдесят какой-то. Не то второй, не то третий. Версия… одна из версий – месть за вынесенный когда-то приговор. Они собираются перелопатить архивы и подобрать подходящие кандидатуры на роль убийцы.

– Восьмидесятые? Давненько. С какого перепугу убийца так долго тянул?

– Мало ли, всякие бывают обстоятельства. Может, кто-то из семьи осужденного…

– Бывают всякие, – покивал Монах. – Кто-то из семьи, говоришь? Прямо вендетта, как-то не по-нашенски, Леша, мы люди незлобивые, так долго ждать не будем. Узна́ешь?

Добродеев кивнул.

– И о гибели этой женщины, жены Левицкого. Ее звали Нора, она была актрисой. Откуда возвращалась – дело было на загородном шоссе, поздно вечером, они живут за городом; что с машиной, ну, там, неисправность… не знаю. Все, что выявила экспертиза, как-то так. Все, что сможешь. И еще. Что представляет собой Посадовка в данный момент? Во времена моей юности это был занюханный пригород, мы туда с Жориком ходили драться с местными пацанами и купаться в пруду. Помнишь Жорика?

– Конечно, помню! Как он?

– Нормально. Крутится.

– А бизнес? Никто больше не наезжал?

– С тех пор никто. Бизнес в порядке. Леша, Левицкие живут в Посадовке, потому и спросил. Меня пригласили к ним в гости.

– Посадовка сейчас почти город. Западная часть не изменилась, а в восточной лет десять назад стали селиться денежные мешки, там не дома, а замки с заборами по три метра. Экология хорошая, речка чистая, лес. Цены на землю подскочили в десятки раз. В какой части они живут?

– Понятия не имеют. Лика пригласила меня на день рождения матери.

– Матери? Но ты же сказал…

– Она уже двенадцать лет как умерла, Леша, но семья отмечает день ее рождения – пятнадцатого ноября, – традиция такая. Это единственный случай, когда они собираются вместе. Дом, думаю, в «старой» части, так как ему чуть не сотня лет. Деньги у них водятся, но они не олигархи, как я понимаю. Отцу отстегивают роялти за спектакли, которые до сих пор идут, он и сыну на жизнь подкидывает.

– Пойдешь?

– Еще не решил. Понимаешь, история какая-то сомнительная, да и Лика – девчонка ушлая, с фантазией, не знаю, что задумала.

– Ты думаешь, она в чем-то замешана?

– Вряд ли, но от нее можно ожидать чего угодно.

– Ты действительно веришь, что произойдет еще одно убийство?

– Я не знаю. Не удивился бы, если бы оказалось, что ей что-то известно.

– Почему же она не сказала?

– Трудно сказать, что у нее в голове. Она все время играет роль, притворяется, смотрит наивными глазами и выкладывает такие подробности о семье, что невольно думаешь – притворяется или действительно глупа? Возможно, она знает что-то, но поскольку речь идет о семье, то боится, потому и позвала на помощь. Это наводит на мысль, что поделиться ей больше не с кем.

– Чем она занимается? Учится?

– Учится в театральной студии, будущая актриса.

Добродеев рассмеялся.

– Знаю я эту братию! Игра, экзальтация, чем слабее и бесталаннее, тем больше фанаберии. Семнадцать лет, совсем девчонка… Конечно, играет.

– Отец – известный режиссер, а что, если и ей тоже охота примерить лавры великого режиссера? И поставить спектакль на семейном празднике? Ты меня знаешь, Леша, я вижу людей насквозь, а что она такое – не понял.

– Там нечего понимать, Христофорыч. Нет там ничего – что видишь, то и есть. А ты ищешь двойное дно. Вот что значит привычка долго сидеть и думать, глядя в костер. В жизни все проще. Девчонка она и есть девчонка, вспомни себя в семнадцать. Тоже напускали на себя, делали вид, всякие понты пацанские…

– Ты думаешь?

– Уверен. Познакомь нас, интересно было бы взглянуть.

– Ладно, как-нибудь при случае. Может, ты прав, Леша, не приходилось как-то сталкиваться с современными малолетками.

– Только не нужно их переоценивать. Что, охота ввязаться?

Монах задумался. Пропустил бороду через пальцы и сказал:

– Засиделся я в лесу, Леша. Можно бы и ввязаться. Иначе, зачем сайт? Предложил помощь и в кусты? Посмотрим. Мы вместе?

– Не вопрос. Как в знаменитой пиратской песне… спина спиной у мачты против тысячи вдвоем. Эх, Христофорыч, если бы ты знал, как мне тебя не хватало! – Добродеев дрогнул толстыми щеками. – Ладно, к черту лирику! Давай, друг мой, примем за наш Детективный союз толстых и красивых любителей пива! А потом за твое возвращение. А потом за бизнес. Дел непочатый край! Когда нужна информация?

– Чем раньше, тем лучше. Все, что сможешь, Леша. Спектакль назначен на послезавтра на шесть вечера. Я должен прибыть во всеоружии.

Монах достиг пределов Посадовки, поплутав, несмотря на кривой план, начертанный рукой Лики, нашел наконец дом тринадцать по улице Цветочной и полез из машины. Открыл ворота, придавил кирпичом и въехал во двор. Запарковался у дома рядом с другими машинами. «Бьюик», с кровью вырванный у Жорика с заверениями беречь, не лихачить, «а то знаю я тебя», и ничего, кроме минералки, не пить, предмет его любви и гордости, выглядел солидно и достойно рядом с «Мерседесом», «Хондой» и «Лендровером», стоящими тут же. Жорик очень переживал и вознамерился было ехать с Монахом, но Монах его отговорил.

Он высадился из «Бьюика», пискнул пультом и зашагал к дому. Дом – несуразное, с асимметричными темными крыльями мрачное двухэтажное сооружение под островерхой черепичной крышей, красной когда-то, а сейчас изрядно потускневшей, покрытой серо-зеленым мхом, – имел на себе налет готики и смотрелся настоящим родовым гнездом. Почти все окна были освещены, из трубы валил дым – топили камин, понял Монах. Трава была покрыта побуревшими листьями, на длинных клумбах вдоль дорожки торчали полумертвые растения с полумертвыми цветками, схваченные первыми заморозками. За домом угадывался сад; запахи каминного дыма, мокрой земли и поникшей зелени смешивались в острый, неприятный носу коктейль, наводивший на печальные мысли об угасании, тлении и смерти. Монах оглянулся – соседних домов не было видно, участок по периметру беспорядочно зарос кустами малины, как он определил, и еще какими-то, возможно жасмином или сиренью. Одичавший сад, запредельная тягучая тишина, сизый рыхлый туман, наползающий из сумеречных закоулков… Монах поежился. Даже освещенные окна не добавляли картине оптимизма.