Ледяное ложе для брачной ночи - Анна Данилова Страница 10

Он почувствовал, что кто-то трогает его за плечо. Затем чья-то рука провела по его лицу, по щеке, задержалась на лбу.

– И температуры у тебя, слава богу, нет, значит, никаких воспалительных процессов. Давай-давай!

Он открыл глаза и в зеленой мути солнечного утра увидел перед собой склонившуюся над ним женщину. Узкое гладкое лицо, формой напоминающее яйцо, длинные черные волосы, полные губы и глаза – черные, холодные, бесстрастные. Кто она такая? И почему будит его?

– Уф, наконец-то! Ну и напугал ты меня, честное слово. Я уж думала, что помер. Но тебе повезло, что ты остался жив. Иначе мне пришлось бы закопать тебя где-нибудь поблизости. А ты что думал – не губить же из-за такого недотепы, как ты, всю свою молодую жизнь!

– Вы кто? – спросил Караваев, вдруг почувствовав острую боль в затылке. И сразу же волна тошноты накатила на него, ему стало дурно.

– Гортензия. Нравится? Меня так зовут. Во всяком случае, сегодня. Вчера я была Грейс. Словом, выбирай любое имя, которое начинается на «г», и ты попадешь в самую точку. Можешь, кстати говоря, не церемониться и называть меня просто Гулей. А что, неплохое имя!

Она щебетала, эта незнакомая женщина. Не разговаривала, а именно щебетала, как птица, и ее громкий и в то же время какой-то музыкальный, птичий говор, вместо того чтобы привести его в чувство, наоборот, испугал его. Может, у него что-то серьезное с головой и эта Грейс, или Гуля, – медсестра, а он – в психушке? Иначе как объяснить это видение, присутствие рядом с собой этой женщины? И почему он лежит в чужой постели? Что это за постель? Где он наконец?

Караваев повернул голову и увидел источник зеленого света: распахнутое французское окно до пола, в которое бьет солнце, и раздувающиеся на ветру прозрачные светло-зеленые шторы. Красивое окно. Такое может присниться только во сне. И женщина на редкость красивая. Тоже словно из сна. И как могло случиться, что она выпала из многослойного подсознательного сонного царства и теперь стоит перед ним в синем шелковом халате, расписанном голубыми и розовыми цветами, и как-то очень уж подозрительно смотрит на него?

– Вы кто?

– Ты что, ничего не соображаешь? Ты меня не пугай, я уже и так перепугалась. Говорю же, для особо бестолковых – меня зовут Грейс. Фу-ты, нет, я перепутала, сегодня меня зовут Гортензия. И ты – мой гость. Скажу сразу, чтобы ты окончательно не свихнулся: вчера я малость перебрала и сбила тебя. Понимаю, в таком состоянии садиться за руль нельзя, это и ребенку известно. Но если бы ты знал, как мне было хреново, ты бы понял и простил меня. Да и сбила я тебя так, слегка. Правда, ты упал. Думаю, голову ушиб. Возможно, у тебя сотрясение мозга. Но ты не переживай, крови нигде не было. Так что ты цел и невредим. А голова пройдет, и тошнота тоже. Меня в детстве тоже мячом по голове сильно ударили, я, помнится, на бортике сидела, на футбольном поле, во дворе, мальчишки играли в футбол, а я болела. Ну и доболелась. В меня мячом попали, прямо в темя. Я как кукла свалилась.

– Вы нормальная? – Караваев побледнел. Он вдруг все вспомнил, и знание того, что с ним произошло и в какую историю он попал, заставило его еще раз пережить весь этот кошмар. Для этой дуры в синем халате все легко и просто, а вот как теперь после этого пьяного наезда он будет объясняться с Мирой, останется только его проблемой, его бедой.

Он так нервничал перед тем, как лечь с Мирой, так переживал, что ему, уже два года назад бросившему курить, захотелось затянуться. Понимая, что Мира выйдет из ванной комнаты через десять-пятнадцать минут как минимум, он решил сбегать в сигаретный киоск, расположенный за его домом. Он выбежал из квартиры в свадебном нарядном костюме, обогнул дом, начал перебегать дорогу и увидел вылетевшую откуда-то из кустов, как ему показалось, красную машину. И теперь он – непонятно где, непонятно с кем. С какой-то идиоткой, которая с перепугу привезла его к себе. Сначала погрузила, как мешок, бесчувственного, к себе в машину, потом привезла сюда и уложила в постель. Даже врача не вызвала, чтобы не наживать себе неприятностей. А если бы он умер? А если бы умер, она похоронила бы его где-нибудь поблизости с домом, в лесу.

– Послушайте, вы, вообще-то, соображаете, что произошло? Вы наехали на меня в пьяном виде, потом привезли сюда. И вы думаете, что вам это сойдет с рук?

– Хоть с рук, хоть с ног, мне все равно. Давайте вызывайте милицию. Я им такого про вас расскажу! Что вы набросились на меня, повалили на землю и пытались изнасиловать. Что мне пришлось защищаться, и я ударила вас камнем по голове.

Она говорила это спокойным тоном, глаза ее при этом словно остекленели, помертвели. Караваев, глядя на нее, понял: она – сумасшедшая, с ней лучше не связываться. При этом он понимал – ему наверняка удалось бы доказать, что именно она наехала на него и привезла сюда. Но какие же нехорошие у нее глаза! Может, она наркоманка?

– Я скажу тебе так – мне всего лишь двадцать восемь лет, и я не собираюсь гнить на нарах из-за того, что какой-то идиот выскочил из кустов и бросился под колеса моей машины. Это была, скорее всего, подстава. Во всяком случае я подумала так с самого начала, как только увидела, что ты лежишь на земле. Но потом, когда я рассмотрела твой прикид, увидела, что на тебе дорогой костюм, да и пахнешь ты, как тропический цветок, поняла, что ошиблась. Что ты сделал это не ради тех денег, которые собирался вытрясти с меня, а по дурости. Но не извиняться же перед человеком, который лежит на асфальте без сознания? Я вообще не привыкла извиняться. Ты вот думаешь, что это ты, бедный, жертва. А я так не думаю. Если бы ты знал, какую ночь я провела сегодня, то и дело заглядывая к тебе, чтобы понять, дышишь ты или нет… Да я чуть не поседела!

И она привычным жестом женщины, имеющей длинные волосы, взбила густые черные локоны.

– Послушайте, как вас там, Гуля, Герань…

– Меня зовут Гортензия.

– Вы – сумасшедшая?

– Возможно. Но это не ваше дело.

– Где моя одежда?

– Да вон, на кресле. Между прочим, я ее почистила. Никому никогда в жизни ничего не чистила, не стирала, а вам, совершенно незнакомому мужчине, расстаралась! И знаете, почему? Не из-за вас, конечно. А чтобы на костюме не осталось грязи и пыли. Я даже приготовилась к тому, что вы все-таки вызовете милицию. И тогда я – заметьте, я не шучу – скажу, что вы сами приехали ко мне и собирались меня изнасиловать: долго преследовали меня, влюблены в меня и страшно ревнуете. Я могу придумывать разные истории, у меня – дар!

Караваев подумал: одно дело, если Мира узнает, что произошел несчастный случай и, пока он бегал за сигаретами, его сбила машина, причем это и есть чистая правда. И совершенно другое дело, если Мира встретится на суде, предположим, с Гортензией, которая станет рассказывать выдуманную историю о несуществующих отношениях между собой и Караваевым. Вот тогда он точно не отмоется.

Он представил себе ясно, как если бы сам пережил это: вот Мира выходит из ванны, входит в спальню – и не обнаруживает там никого. Ее муж, мужчина, за которого она только что вышла замуж, исчез. Испарился. Сбежал! Вот что она подумает. Бедная Мира! Что она сейчас испытывает? И где она? Вряд ли она осталась там, у него в квартире. Скорее всего, вызвала такси и вернулась к себе домой. Зареванная. С большим, мокрым от слез носовым платком в руке.

Конец ознакомительного фрагмента