Удар в сердце (сборник) - Николай Свечин Страница 10

– За мной!

Три фигуры мгновенно шмыгнули внутрь. Ефрейтор укрыл своих людей на чердаке. Крыша коровника полуобвалилась, и образовались щели. В них удобно было наблюдать местность вокруг, оставаясь незамеченным. Идеальная позиция! Расположившись, Калина ослабил ремни и подмигнул Лыкову:

– Ну как, доброволец? С жизнью-то уже простился?

– Почти что, – признался тот.

– А ты не спеши. Нам погибать некогда, надо задание выполнять. Кстати, о задании. Лыков наблюдает обратные скаты, Джаверидзе – фронт до реки. Бинокль только у меня, поэтому я смотрю гребень в обе стороны. Все, что заметили, докладываете мне. Вопросы?

– Никак нет!

Началось их бдение. Уже через пять минут Алексей обратился к командиру:

– Калина Аггеевич, идут аскеры, около взвода. У них на куртках красные отвороты. Это кто такие?

– Все, кроме пехоты. Или кавалерия, или артиллеристы, или саперы. Что у них в руках?

– Кирки.

– Значит, саперы. Проследи, где и что они роют.

Чуть позже Лыков доложил, что турки копают какие-то две ямы возле дороги. Расстояние между ними – пятьдесят саженей, ямы неглубокие и обложены со стороны реки бруствером. Голунов глянул на них и зарисовал в блокноте два капонира для пушек. И точно, после полудня орудия встали на позиции. Калина дописал: полевые шестифунтовые.

Еще через четверть часа тот же Лыков сказал:

– Конные туземцы, но какие-то странные…

– Чем?

– Все в белых штанах. А на головах фески, но обмотаны черными платками с бахромой. И лошади идут как-то чудно…

– Это курды племени шаксевен, – пояснил ефрейтор. – Злой народ! К таким в плен попадать не советую. А лошади у них подкованы на все копыто цельным куском железа, «пятаком». Поэтому и ход необычный.

– Зачем на все копыто? – удивился Алексей.

– Так легче скакать в горах.

Ну все знает Калина Аггеевич! Лыков продолжил наблюдение и скоро доложил:

– А вон еще какие-то дядьки в шапках, как грибы!

Ефрейтор удостоил дядек самоличным обзором и выругался:

– Вот сволочь! Карапапахи.

– Племя такое?

– Нет. Карапапахами называется всякий сброд. Они разбойничают в Турецкой Армении. Османы наняли их на время войны, чтобы заместить свою регулярную кавалерию. Они еще хуже курдов! Преступники со всего Закавказья, беглые, кровники, дезертиры без роду-племени. Только их нам не хватало…

Пункт для наблюдений был выбран очень удачно. С чердака гребень горного отрога просматривался почти до конца. Удалось обнаружить резервы – два табора пехоты и отдельно роту талиа [12]. Вано зорким глазом выследил батарею горных орудий системы Витворда. Лыков на обратных скатах открыл лагерь иррегулярной кавалерии. Ода [13] башибузуков численностью примерно в триста сабель прикрывала местность разъездами. Постепенно весь центр и правый фланг турецкой позиции были нанесены на карту. Алексея удивили окопы на прямых скатах высот. Они оказались мелкие – в русской армии такие назывались «до колена» и предназначались для временной обороны. То ли османы поленились копать глубокий профиль, то ли они не собирались сильно биться за позицию. Вольноопределяющийся спросил у командира. Калина Аггеевич, как всегда, внес ясность. Местность горная, сказал он. Слой земли тонкий. И это хорошо – легче будет выбить отсюда противника.

Жизнь на чердаке оказалась почти комфортной. Пластуны вскрыли консервы из баранины, заели сухарями и запили чихирем. Вано сухари отверг и подкрепился чуреком. Малую нужду справляли прямо вниз, не слезая. Для большой пришлось спускаться. Получилось даже поспать по очереди.

Ближе к вечеру нервы разведчикам попортил какой-то невоздержанный башчавуш [14]. Он пришел к коровнику с женщиной и все искал места, где бы им совокупиться… На чердак любовники, конечно, не полезли, а устроились внутри, чтобы их не увидели с улицы. Ушли через час, все измазавшись в копоти, и расстались прямо у плетня. Бабенка припустила в Зенити, а капрал не спеша двинулся вниз, к реке.

– Вот обидно! – выдохнул Калина Аггеевич. – Попадись он нам завтра, взяли бы с собой… Ну, другого сыщем. Пора выступать!

Троица выстроилась в прежнем порядке и двинулась к морю. Быстро стало темнеть. То там, то тут в сумерках двигались какие-то тени, ржали кони, турки тащили к лагерю упирающегося барана… На выходе из Зенити пластунов окликнули из темноты. Вано ответил и добродушно засмеялся. Неизвестные хмыкнули, и разведка пошла дальше.

Двигаться в полной темноте по незнакомой местности трудно. Даже Голунов стал спотыкаться. Пришлось искать ночлега. Они сунулись в пустую пещеру, но там пахло табаком и мочой. Значит, сюда ходят. Поиски продолжили. Наконец попались два валуна. Они лежали в форме буквы «V», и между ними можно было спрятаться. Снова разбились на смены. Алексей долго не мог уснуть. Вокруг него шумел ночной лес. Кричали чекалки (так наши солдаты называют шакалов), вдалеке тихо гудело море. Он в разведке! Рядом турки и злобные туземцы, которые пленных не берут. Страшно-то как… И при этом привлекательно, словно он, Лыков, угодил в книжку приключений. Но ведь это не книга, а подлинная жизнь! Если закрыть том, все кончится и вернутся обычные будни. А в жизни беды настоящие. Сунут парню кинжал в бок, оттуда хлынет кровь. И будет течь, пока он не умрет… Раз! – и нет целого мира. Точнее, мир-то как раз останется и даже не сильно изменится. Вот только в нем не окажется Алексея Лыкова, вольноопределяющегося второго разряда, пошедшего на войну добровольцем. Испытать себя захотелось? Вот, получи! Мог бы сейчас дремать в подбитой ватином палатке или стоять в карауле. Все равно среди своих и в безопасности. Нет, поперся в охотники. Дурак!

Под такие мысли Лыков заснул по-заячьи [15], по меткому выражению пластунов. Ему приснились Благовещенская слобода, старинный монастырь и ярмарка на том берегу Оки. Отец вел его, маленького, за руку. Они шли по плашкоутному мосту покупать Лешке букварь. Только спустились к рядам, как вольноопределяющегося разбудили. Пришла его смена караулить.

В четыре часа утра отряд Голунова опять встал на тропу. Турки еще спали. Поэтому разведка беспрепятственно прошла их вторые эшелоны и остановилась у большого камня. Камень имел необычную округлую форму, напоминавшую ломберный стол, а в середине его было выточено отверстие. Калина Аггеевич сказал:

– Священный жертвенник! Отсюда до Кандиди полторы версты. Но нам туда не надо.