Черная жемчужина раздора - Дарья Донцова Страница 11

– Или я живу одна, или ухожу, – выдвинула свое условие девятиклассница, – мне Ленка мешает заниматься. Уроки делать некомфортно, когда в ухо сопят.

– Господи, куда ты пойдешь! – не на шутку перепугалась Ольга Сергеевна.

– Не твое дело, – заявила добрая доченька.

Мара вытерла пальцы салфеткой.

– И как, по-вашему, развивались события далее?

– Мать отказала Кате, – предположила я.

Собеседница потянулась к чайнику.

– Не угадали. Выслушав требования Екатерины, Ольга Сергеевна предложила:

– Переезжай в мою комнату, а я отправлюсь к Лене!

Как вам такая идея?

Я сделала глоток чаю.

– У меня нет детей, в вопросах воспитания я полный профан. Но, учитывая, что Катя была уже старшеклассницей, наверное, не стоило идти ей навстречу. Отдельная спальня положена матери.

Мара провела ладонью по скатерти.

– Я до окончания института жила в коммуналке в одной комнате с бабушкой. Плохие жилищные условия сподвигли меня пойти работать, я очень хотела приобрести нормальное жилье. Я не хвастаюсь, не ставлю себя в пример. Просто бытовые неудобства высвечивают характер человека. Например, очередь в нашей квартире в туалет утром, когда надо спешить на занятия или на работу. Один сидит там очень долго, газету читает, курит. А другой управляется за пять минут, да еще, выйдя в коридор, всегда извиняется, что всех задержал. Это просто сортирная история, но две личности как на ладони видны. Катя отказалась жить в крохотной комнатушке, устроила дома ад. Она вопила, что жить в норе для таракана не станет. Там душно, тесно, неудобно, в «пенал» влезла только узкая софа и тумбочка. «Мне что, одеваться в подъезд бегать?» Ну и через пару дней скандалистка оказалась одна в большой комнате.

– Елена перебралась к матери? – изумилась я. – В конуре Ольги сделали двухэтажную кровать, как детям?

Мара махнула рукой.

– Они жили в так называемом экспериментальном доме. Вот сейчас все в один голос ругают блочные пятиэтажки. Но мало кто знает, что до того, как их лепить начали, доброе государство хотело другие «дворцы» возводить. На окраине тогдашней Москвы построили три дома. В них получили жилье люди, которые ранее ютились в жутких коммуналках, «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Помните стихи Высоцкого?

Я кивнула, Мара обхватила чашку ладонями.

– Ольга Сергеевна из такой выехала. Сначала, наверное, радовалась. Потом поняла: из огня да в полымя. Открываешь входную дверь, попадаешь в кухню.

– Куда? – удивилась я.

– В кухню, – повторила Мара, – ни прихожей, ни коридора нет, сразу плита, мойка, окна тоже нет, сбоку туалет, в него втискиваешься задом, а выходишь передом, там не развернуться. Проходишь крошечный, метра четыре, камбуз насквозь, оказываешься в маленькой комнатушке. Она как пенал с окном, типа форточка. Из нее попадаешь в большую комнату. Большую! Ха! Если первая кубатура – спичечная коробка, то вторая – аквариум, где даже тощему хомячку тесно. Нечто вроде анфилады. Экономия на коридорах. Ни кладовок, ни чуланов.

– А где ванная? – оторопела я.

Мара вскинула брови.

– Лежать в пене буржуазная привычка! Советскому человеку некогда отдыхать, надо коммунизм строить. В туалете над унитазом устроили душ.

– Над унитазом? – обомлела я. – А мыться-то как?

– Кое-как, – в рифму ответила Мара, – сидя на толчке. Жильцы в баню ездили, умывались на кухне. Высота потолка два метра десять. Двухэтажную кровать не поставишь. Лена спала на кухне на полу, на надувном матрасе.

– Не знала, что в Москве были такие квартиры, – пробормотала я.

– Слава богу, только три дома, – поморщилась собеседница, – даже советское правительство сообразило: это уж слишком, и решило серию «клетка для мышей» не запускать. Узнай народ, который пятиэтажки костерил, куда их могли поселить, мигом бы язык прикусил. Ну а потом Мария Алексеевна взяла Катю на воспитание, Ольге Сергеевне с Леной полегче в бытовом плане стало.

– Разговор с вами сплошное удивление, – призналась я, – сначала я услышала про невероятный жилой дом. А теперь про воспитание Екатерины. Я ничего не поняла. Когда и с какой целью Головина решила воспитывать старшую сестру Лены? И почему вы сказали, что Ольга Сергеевна ее продала?

Мара засмеялась:

– Общаешься подчас с соседом или коллегой, не дружишь, а просто пересекаешься на работе или в лифте сталкиваешься и думаешь, что он воспитанный, добрый. Всегда дверь придерживает, здоровается, улыбается, сумки тяжелые донести помогает. Потом сближаешься с приятным человеком и узнаешь, что он терпеть не может тех, кто носит одежду красного цвета. Прямо голову теряет при виде кого-то в алом пуловере. А в остальном он душка, милашка. Но чтобы сохранить с ним прекрасные отношения, нужно носить только синее, зеленое, желтое. Но тебе очень идет красное. И что делать?

– Под каждой крышей свои мыши, – согласилась я, – милые, так сказать, «на вынос» люди дома могут оказаться вовсе не душками. У каждого есть своя сумасшедшинка. И, уж простите за банальность, все носят маски.

Мара взяла бумажную салфетку и стала ее складывать.

– Катя, вволю поскандалив, наорав на мать и сестру, выйдя из квартиры, превращалась в розовое облако. Этакая конфетка-мармеладка-зефирка. Актриса из нее могла первостатейная получиться. Талантливая врунья и кривляка всех ловко обманывала. В школе старшую Майкину считали прекрасным человеком. Наверное, никто, кроме меня, не понимал (сейчас повторяю вашу банальность), что это маска. Катерина их меняла мастерски. А у Марии Алексеевны в голове водились свои тараканы.

Мара откинулась на спинку стула.

– Почему Лена стала второй женой Игоря? У вас есть версия?

Я подняла крышку чайника, увидела, что он пуст, поманила официантку, потом ответила:

– Я знаю мужчину, который после смерти супруги женился на ее сестре. Его мотивация: любая спутница жизни зуда с подзаводом, а здесь я уже с тещей отношения наладил.

Мара рассмеялась:

– Прекрасный аргумент. Но Игорь дома ничего не решает, там правит балом его мамочка. Бизнес Гарик начинал на деньги Марии, повар не так успешен, как говорить любит. Мать стоит в отдалении, смотрит, как «мальчик» творит глупости. Потом «детка» наворотит гору идиотизма, она грозит обвалиться и погрести под собой Игорька. И опля! Маменька выходит из тени, держа в руках спасательный круг. Я бы ничего не знала о ее тараканах, да один раз возвращалась вместе с Гариком и Марией Алексеевной из школы. Головиной внезапно стало плохо, она чуть не упала. Игорь растерялся, заплакал, стал причитать:

– Ой, мне страшно, вдруг мама умрет.

Мара скорчила гримасу.

– Думаете, ему семь лет было? Он учился в десятом классе, я была младше. Но, несмотря на юный возраст, я мигом поняла: «Скорая» сюда прикатит через несколько часов, надо действовать быстро. Хорошо, что мы находились рядом с шоссе, я бросилась на дорогу, остановила машину, короче, доставила Головину в больницу, ей сделали операцию. Меня в реанимацию, естественно, не пускали, но я прорвалась туда, умолила медсестру. Хотела успокоить Марию, объяснить, что Гарик у нас дома жить будет, он в полном порядке. Она уже отходила от наркоза, но была как будто затуманенная, увидела меня и простонала:

Конец ознакомительного фрагмента