Сладкие разборки - Светлана Алешина Страница 11

Но я решила не уступать. Позвонит? Знаю я, чего стоит это обещание позвонить.

— Нет, Сергей Маркович, — сказала я твердо, — о таких вещах по телефону не разговаривают. Назначьте мне встречу сразу после возвращения из СИЗО.

— Ну хорошо, хорошо! — Пацевич окончательно сдался. — Приходите ко мне в два часа, в этот кабинет, думаю, к этому времени я вернусь. Расскажете мне, что узнали от Сучковой, а я вам — что узнал от Игоря. А сейчас, ей-богу, некогда! — Он уже надевал свое длиннополое черное пальто, одновременно собирая со стола бумаги в кожаную папку.

Я поняла, что пора уходить. И, бережно взяв за плечи Наташу, во время нашего разговора сидевшую неподвижно и безучастно, повлекла ее за собой, прочь из адвокатской конторы.

* * *

Оказавшись на улице, я с завистью посмотрела вслед Наташе, усаживающейся за руль своей зеленой «Газели» — полуфургона, чтобы ехать домой. Хрупкая женщина, усевшаяся за руль немаленькой машины! Впрочем, все это вздор: чтобы управлять «Газелью», физических сил нужно не больше, чем управлять «Окой», и у обоих Гореловых наверняка равные права пользоваться своей «кормилицей». И за продуктами для своих сырков приходится, наверное, ездить то ему, то ей самой. Так что нечего мне удивляться, глядя, как разъезжает Наташа на своей зеленой «Газели».

А мне, похоже, на роду написан общественный транспорт. Ездить на нем, одновременно узнавая, сколь велика моя популярность и сильна народная любовь. Если честно, не слишком велика и сильна. Мужчины на меня таращат глаза — ну так они всегда на красивую женщину глаза таращат. Изредка доводится слышать за спиной диалоги: «Она!» — «Да нет, вряд ли…» — «А я тебе говорю, она!» — «Нет, похожа просто. Ты что думаешь, та в автобусе ездит? У нее, наверное, „Мерседес“, и не один, не как у нас с тобой!» Слышишь такое и не знаешь, плакать или смеяться.

Сучковы, когда я с ними еще была знакома, жили на Второй Дачной. Есть в нашем городе такой район, где когда-то, до революции, и впрямь располагались дачи. И мимо них проложена была узкоколейка, и по ней ходил паровичок, остановки которого так и назывались: Первая Дачная, Вторая и так далее. Я слышала, называли и Десятую и Одиннадцатую Дачную.

Ну, на а Одиннадцатой и впрямь оставались дачи, а вот с Первой по Шестую места эти застроены многоэтажными домами, вместо паровичка ходит трамвай и проложен широкий проспект, мчатся по нему среди машин троллейбусы и автобусы, один из которых вез теперь меня.

Мне вдруг подумалось, что за столько прошедших лет Сучковы могли и переехать, сменить место жительства, и на самом-то деле надо бы было Анжелке позвонить перед тем, как ошарашить ее своим визитом. Но номера ее телефона у меня не было, выкинула вместе со старой, исписанной до дыр записной книжкой, в новую переписать не потрудилась. И он мог смениться, этот номер, — за последнее время столько новых АТС введено. Я грустно вздохнула: возможно, я напрасно еду на Вторую Дачную и там никого нет. Боже мой, какая же я дура: не спросила, где живут Сучковы, у Наташи Гореловой! Теперь, если по старому адресу их нет, придется узнавать новый у Наташи, может быть, снова ехать к ней домой на маршрутке с очень счастливым номером тринадцать.

Я решила не думать об этом и смотреть в окно автобуса на проплывавшие мимо дома. Была не была — может, она все еще живет там.

Анжелка, помнится, была довольно симпатичной девчонкой, с круглым, характерно русским лицом, постоянно улыбающаяся, веселая. Волосы всегда собирала в узел на затылке, оставляя, однако, челку, ниспадавшую на лоб, которая весьма романтично прикрывала ее глаза. Я лично терпеть не могу, когда перед глазами что-нибудь этакое болтается, но у Анжелки были иные понятия.

Она была из довольно обеспеченной семьи, родители работали в каком-то НИИ, сейчас я уже не могла вспомнить, в каком. НИИ разные бывают, не везде наши ученые, как говаривала моя деревенская прабабушка, «лапу сосут» — живут на ничтожную зарплату, едва сводя концы с концами. Есть НИИ, сотрудники которых имеют возможность заниматься бизнесом., живут вполне прилично, и Анжелины родители работали как раз в таком. Однажды они вдвоем куда-то уехали на две недели, оставив своей единственной дочери на пропитание десять тысяч рублей. Была инфляция в самом разгаре, стипендия в нашем университете исчислялась в пару сотен рублей, и десять тысяч в моем представлении были фантастической суммой.

В течение этих двух недель на перекличках перед лекциями мне большей частью приходилось отвечать за двоих — за себя и Анжелку. Нет, иногда она в учебном корпусе появлялась, рассказывала о своих похождениях, с кем гуляла и как долго, приносила свое очередное приобретение — какую-нибудь сумочку из псевдокрокодиловой кожи, новый купальник, колготки, юбки — после лекций мы отправлялись к ней домой все это дело подробно рассматривать и примерять. В конце этих двух недель Анжелочка заняла у меня сотню, объяснив, что хлеба не на что купить. А возвращая долг через пару дней после приезда родителей, сказала, что эти две недели, пока предков не было, только и пожила нормально, как ей хотелось. Да, деньгами сорить Анжелка невероятно любила, в этом я не раз убеждалась. И Димка Сучков, тоже сорить деньгами способный, был, пожалуй, самым подходящим мужем для нее.

К дому, где жили Сучковы, стандартной, в восьмидесятые годы построенной девятиэтажке, нужно было подниматься круто в гору. На этих Дачных улицах город упорно и нагло лез на окружающие его высокие и крутые холмы, поросшие лесом, и застройка здесь идет уступами, террасами, на каждой из них по стандартной пяти— или девятиэтажке. В гололед спуск с этих террас становится увлекательным приключением.

Мне вдруг вспомнилось, как один-единственный новогодний праздник, отмечаемый нами вместе, вчетвером, пришелся как раз на очень мягкую зиму: в новогоднюю ночь было два градуса тепла, обледенелые тротуары залиты водой и похожи на сплошной каток. После полуночи, еще раз выпив и поев, отправились мы прогуляться, и нам пришлось спускаться с террас по этой до безумия скользкой дороге. Сколько раз мы падали, то один, то другой, то Володька, то я, то кто-нибудь из Сучковых, то оба сразу, сцепившись для уверенности, скользили все и опрокидывались на мокрый, блестящий в свете новогодней иллюминации лед. И мы смеялись как полоумные, и были безумно счастливы, потому что были молоды и думали, что самое прекрасное в жизни еще впереди, еще только ждет нас. На деле же вышло, что та новогодняя ночь и оказалась пиком нашей с Сучковыми дружбы, после чего отношения наши стали стремительно охладевать, и, заходя иногда к Анжелке, одна, без Володьки, я замечала высокомерно-холодное отношение с ее стороны ко мне.

Но теперь-то этого не должно быть, раз нет больше Сучкова, ставшего когда-то нашим яблоком раздора! Сейчас Анжелка, как никогда, нуждается в дружеской помощи и поддержке. Я представила, как она сидит одна в пустой квартире рядом с фотографией убитого мужа, и у меня сердце сжалось от тоски и сострадания, так что я невольно прибавила шаг, взбираясь по узкой ржавой стальной лестнице, покрывающей часть подъема на террасу, где был расположен дом Сучковых.

И дом, и подъезд я нашла очень похожими на то, что сохранилось в моей памяти. На табличке у двери подъезда в списке жильцов фамилия Сучковых значилась против номера его квартиры, не была ни вычеркнутой, ни закрашенной, вместо нее не написано было другой. Что ж, значит, они так и жили там, думала я, поднимаясь на третий этаж по голой, обшарпанной бетонной лестнице, мимо безобразно исцарапанных приличными и не совсем надписями на стенах. Глянула направо, на обшарпанную, деревянную дверь, ведущую на общий для всего этажа балкон — когда-то эта дверь была крашеной и застекленной. Аккуратно выглядели только двери квартир, стальные, пуленепробиваемые, украшенные деревянной резьбой и ручкой, сделанной под бронзу. Такой была дверь и Сучковых, которая могла служить неплохой иллюстрацией повышения благосостояния семьи Сучковых.

Конец ознакомительного фрагмента