Последний секрет Парацельса - Ирина Градова Страница 11

Не слушая маму, я вскрыла конверт и сразу же узнала почерк Люды: я списала у нее столько лекций в свою бытность в меде, что ни за что не смогла бы забыть руку своей подруги!

«Дорогая Агния, – писала она, – надеюсь, что мы встретимся, как и планировали, но у меня есть еще одно дело, которое нужно решить до того, как я смогу поговорить с тобой. Если все пройдет благополучно, то я все тебе расскажу. Если же со мной что-то случится – неважно что, – то обещай присмотреть за Денисом. Он, конечно, считает себя взрослым, но может натворить немалых дел, оказавшись без моего пригляда. В общем, надеюсь, что ты никогда не прочитаешь это письмо. Целую, люблю. Люда».

Листок задрожал у меня в руке, и мама, все еще стоявшая рядом, с тревогой спросила:

– Что такое? Плохие новости? Ну, я как чувствовала, что эта тетка не к добру явилась! Странная такая, все оглядывалась, точно за ней черти гнались…

– Да нет, ма, – покачала я головой, сворачивая записку. – Она вовсе не странная, просто у нее большое несчастье случилось. И у меня – тоже.

Я рассказала о том, что произошло с моей подругой. Конечно, она вспомнила Люду, ведь мы иногда приходили домой, чтобы позаниматься вместе. Помнила она и ее сына, хотя видела всего однажды.

– Боже мой! – пробормотала мама, массируя пальцами виски. – Что же такое творится на свете?! Совсем еще молодая женщина… Что могло заставить ее покончить с собой?

– То-то и оно, мам, – вздохнула я. – Не верю! Мне нужно с кем-нибудь поговорить. С кем-то, кто…

И тут я вспомнила про Карпухина. Майор являлся координатором Отдела медицинских расследований от следственных органов со дня его создания. Лицкявичус, глава ОМР, доверял ему безоговорочно, как и каждый из нас. Да, конечно, гибель Людмилы не имеет никакого отношения к отделу, но Карпухин, по крайней мере, мог бы помочь мне выяснить, в каком направлении движется расследование. Едва эта мысль пришла мне в голову, как я начала успокаиваться. Единственное, что несколько удивляло и настораживало меня, так это скорый отъезд тети Оли. Неужели у нее внезапно образовались настолько неотложные дела, что она даже не стала дожидаться похорон племянницы? Почему письмо от Людмилы она не отдала мне сразу? А Денис? Парень теперь остался совершенно один, лицом к лицу со своим горем. Что там Люда писала в своем письме? «Присмотри за Денисом»? Очевидно, мне и в самом деле придется это сделать. Думаю, мальчик не будет в восторге. Но, по крайней мере, попытаюсь.

Карпухин согласился встретиться со мной рано утром в парке. Вот уж не думала, что майор старается вести здоровый образ жизни и бегает трусцой. Однако так и оказалось! Шилов давно пытается приучить меня к утренним или хотя бы вечерним пробежкам: сам он делает это регулярно, причем еще и серьезно занимается йогой и даже сам ведет группу на базе нашей больницы для коллег из медперсонала. Я же человек неспортивный. Нет, в детстве и юности чем я только не занималась – и легкой атлетикой, и фигурным катанием, даже в волейбол играла в юношеской команде. Но после рождения Дэна – как отрезало: любой спорт вызывает у меня почти что физическое отвращение.

Тем не менее ради майора Карпухина я решила поступиться своими принципами и достала с верхней полки большого встроенного шкафа старый спортивный костюм. Надела, разумеется, кроссовки, без которых, по моим представлениям, жизнь не имеет смысла. Кроссовки – моя любимая обувь, у меня их пар семь-восемь, практически на каждый день недели, разных фасонов и расцветок.

– Классный цвет! – похвалил обувь Карпухин. – Издали заприметил.

Это точно: такой канареечно-желтый цвет невозможно пропустить.

– Ну, побежали? – предложил майор.

– А может, не стоит? – кисло ответила я.

– Да бросьте, Агния, вы же в отличной форме, насколько я вижу!

– Вы ошибаетесь, бегаю я только по лестницам своей больницы…

– Ладно, хватит болтать! – отрезал майор и начал быстро набирать скорость. Поняв, что отвертеться не получится, я потрусила следом. Вот бы Шилову у Карпухина поучиться: ему так и не удалось заставить меня заниматься спортом, а майору понадобилась пара фраз, и вот я уже бегу за ним, как послушная собачонка. Правда, не надо забывать, что у него имелась для меня информация, а иначе только бы Карпухин меня и видел – в спортивном костюмчике и новеньких кроссовках!

– Держите дыхание, – поучительно сказал майор, когда я нагнала его. – Вы же не курите, верно? А чего такая дыхалка слабая?

– Слушайте, Артем Иванович, кто тут врач, а? – сердито пропыхтела я, чувствуя, как воздух с трудом вырывается из моих легких, а в боку уже начинается легкое покалывание.

– Хорошо-хорошо, – усмехнулся он, нисколько не запыхавшийся. – Ваше здоровье – ваше личное дело, доктор. Поговорим о деле вашей подруги. Его вел следователь Олымский.

– Что значит – вел? – уцепилась я за непонятное слово. Карпухин поморщился.

– А то и значит – дело закрыто.

– Как закрыто?! Да она же всего два дня назад умерла!

– Олымский решил, что налицо все признаки самоубийства. По словам родственников, врагов у Людмилы Агеевой не было, а вот с личной жизнью все обстояло довольно печально – вот, муж бросил…

– Да не бросил ее муж! – злобно перебила я, сверкая глазами. – Люда сама его выгнала, когда про любовницу узнала!

– На взгляд Олымского, это не имеет никакого значения, – на бегу пожал плечами Карпухин.

Как ни странно, я почувствовала, что дыхание стало ровнее, боль в боку прекратилась, теперь я уже без особого труда двигалась вровень с майором. Как сказали бы любители скачек, шли «ноздря в ноздрю».

– А этот Олымский видел записку, которую оставила мне Люда? – поинтересовалась я. – Там же ясно написано, что она вовсе не собиралась сводить счеты с жизнью!

– Вот тут вы ошибаетесь, Агния, – покачал головой майор. – Я отправил следователю письмо по факсу, и он как раз считает, что оно лишь доказывает версию о самоубийстве. Например, слова: «…если со мной что-то случится». Кроме того, она просит «приглядывать» за ее сыном. Олымский склонен воспринимать письмо как прощальное.

– Черт! – выругалась я и остановилась, подняв облако пыли на песчаной дорожке. Мамаша с ребенком в коляске, мирно шедшая по обочине в том же направлении, в каком бежали мы с Карпухиным, посмотрела на меня с осуждением, но мне сейчас было абсолютно наплевать.

– Спокойно, Агния! – предупредил майор. – Я же не говорю, что следователь прав. Возможно, он просто выдает желаемое за действительное? Вы же в курсе, какое количество дел приходится вести этим людям. Так чего же удивляться, что они радуются любой возможности списать очередную смерть на самоубийство, тем более что все на это и указывает?

– Вы не понимаете! – воскликнула я. – Дело не в том, что там прочитал между строк Олымский! Дело в самой Людмиле. Я расскажу вам одну историю. У нас с Мамочкой… с Людой то есть, есть общая подруга Лариска. Так вот, мы тогда практику проходили в больнице втроем в одном отделении. Там работал молодой привлекательный ординатор, и Лариска втрескалась в него по самые уши. Он вроде бы ответил на ее чувства. Ну, любовь закрутилась, как водится, а потом руководитель практики, сердобольный мужик, возьми да и скажи ей, что, мол, ординатор женат, двое детей у него, но он все равно ни одной юбки не пропускает и чуть ли не каждая вторая практикантка через его руки проходит. Открыл глаза, что называется! Лариска сдуру таблеток наглоталась. Мы с Людой нашли ее в бельевой. Это просто счастье, что Людмила тревогу подняла, а то так и померла бы, ведь в бельевой по вечерам никому делать нечего. Нашли бы утром уже трупик окоченевший, вот и сказочке конец! В общем, откачали мы Лариску. Люда устроила ей настоящее судилище: как она могла так поступить? О родителях подумала? О друзьях, обо всех, кто ее любит?