Призрак Джона Джаго, или Живой покойник - Уилки Коллинз Страница 11

Я тоже заметил. Нейоми, когда Эмброуз повторил ей слова Сайласа, вздрогнула и побледнела.

— Со мной ничего, — отозвалась она. — Просто твой брат не должен позволять себе такие вольные выражения по отношению ко мне. Ну, продолжай. Что еще сказал Сайлас?

— Он посмотрел в печку и говорит: «Зачем ты бросил туда нож, Эмброуз?» — «Откуда я знаю, зачем!» — ответил я. «Отличный нож, — сказал Сайлас. — На твоем месте я бы оставил его себе». Я поднял с земли трость, «А кто говорит, что я потерял его навеки?» — спросил я и с этими словами взобрался сбоку на печь и стал шуровать внутри, чтобы подвинуть к себе нож поближе, а потом выгрести лопатой или чем-то еще. «Подсоби, — попросил я Сайласа, — дай руку, чтобы я мог дотянуться, и я вмиг его добуду». Но вместо того, чтобы добраться до ножа, я сам чуть не свалился в горящую известь. Наверно, пары одурманили. Одно помню: голова закружилась, и я обронил трость. Я бы и сам отправился за ней, не удержи меня Сайлас за руку. «Оставь его! — сказал он. — Если бы я не удержал тебя, ты бы мог погибнуть из-за ножа Джона!» Он обхватил меня за плечи и увел оттуда. Мы вышли на дорогу к лесу и на опушке — там, где вы нас отыскали, — остановились и сели на упавшее дерево. Тут мы еще поговорили о Джоне и сошлись на том, что надо посмотреть, как дело повернется. В эту пору вы с мистером Лефрэнком и подошли к нам. Нейоми, ты верно угадала, что мы решили кое-что утаить от тебя. Теперь ты все знаешь.

Он умолк, и я задал ему первый из накопившихся у меня к нему вопросов.

— Имелись ли у вас или у вашего брата в этот момент какие-либо опасения насчет обвинения, которое теперь вам предъявлено?

— Даже мысли такой не было, сэр, — ответил Эмброуз. — Как мы могли предвидеть, что соседи обыщут печь и расскажут про нас то, что рассказали? Чего мы боялись, так это что отец узнает о ссоре и еще сильней на нас разозлится. Я даже больше Сайласа хотел держать все в тайне, потому что, кроме отца, мне приходилось думать еще и о Нейоми. Поставьте себя на мое место, сэр, и вы согласитесь: меня дома ждало ох, какое невеселое будущее, если бы Джон Джаго и вправду не вернулся на ферму и если б стало известно, что это моих рук дело.

Разумеется, этим во многом можно было объяснить его странное поведение, но, на мой взгляд, не полностью.

— Значит, вы полагаете, — продолжил я, — что Джон сдержал свою угрозу не возвращаться на ферму? Значит, по-вашему, он сейчас жив и где-то скрывается?

— Несомненно! — сказал Эмброуз.

— Несомненно! — повторила за ним Нейоми.

— Верите ли вы сообщению, будто его видели путешествующим по железной дороге в направлении Нью-Йорка?

— Да, твердо верю, сэр. И, скажу больше, уверен в том, что шел по его следу. Я нашел бы его, если б мне позволили остаться в Нью-Йорке.

Я взглянул на Нейоми.

— Я тоже в этом уверена, — сказала она.

— Джон Джаго скрывается.

— Вы полагаете, он опасается Эмброуза и Сайласа?

Она помолчала.

— Он может их опасаться, — произнесла она, подчеркнув слово «может».

— Но вы не думаете, что это возможно?

Она снова помедлила с ответом. Я настаивал.

— Вы считаете, что его отсутствию есть другие объяснения?

Она опустила глаза и произнесла неохотно, почти угрюмо:

— Не знаю.

Я обратился к Эмброузу:

— Что еще вы имеете рассказать нам?

— Больше ничего, — сказал он. — Я выложил вам все, что знаю.

Я поднялся и отошел, чтобы переговорить с юристом, услугами которого пользовался. В свое время он помог нам получить пропуск в тюрьму и сейчас присутствовал при свидании. Сидя поодаль, он ни разу не вмешался в разговор, внимательно наблюдая за впечатлением, которое рассказ Эмброуза Мидоукрофта производит на тюремных служащих и на меня.

— На этом вы и строите защиту? — осведомился я шепотом.

— Да, именно так, мистер Лефрэнк. И что вы, между нами, об этом думаете?

— Если между нами, то я думаю, что мировой судья назначит судебный процесс.

— По обвинению в убийстве?

— Да.

То, что я сказал адвокату, вполне соответствовало сложившемуся у меня убеждению. На мой взгляд, рассказ Эмброуза выглядел как подделка, сфабрикованная — причем сфабрикованная неумело — для того, чтобы извратить очевидный смысл предъявленных обвинением косвенных улик. Вывод этот я сделал неохотно и, из сочувствия к Нейоми, с большим сожалением. С осторожностью переговорил с девушкой и сделал все, что мог, чтобы смутить ее неколебимую уверенность в счастливом исходе следующего слушания дела.

И вот наступил день, на который отложили заседание мирового суда.

Мы с Нейоми снова явились туда вместе. Мистер Мидоукрофт оказался не в состоянии покинуть свою спальню. Его сестра, однако, присутствовала. В город она пришла сама, и место в зале заняла поодаль от нас.

На сей раз Сайлас появился па помосте для подсудимых более собранным и поведением напоминал брата. Обвинение вызвало новых свидетелей. Началась битва за медицинское заключение о принадлежности обугленных костей, и, в некотором смысле, тут мы одержали победу. Иначе говоря, экспертов заставили признать, что их мнения по этому вопросу сильно расходятся. Трое согласились, что не испытывают уверенности в своих выводах. Двое пошли еще дальше и заявили с определенностью, что кости принадлежали животному, а не человеку. Защитник попытался выжать из этого все, что мог, а затем выступил с речью, основанной па показаниях Эмброуза Мидоукрофта.

К сожалению, у нас не было свидетелей, чтобы эти показания подтвердить. То ли это обстоятельство обескуражило адвоката, то ли он сам втайне разделял мое мнение о заявлении своего клиента, сказать не могу, но, во всяком случае, говорил он невыразительно и хотя, без сомнения, сделал все, что можно, словам его недоставало искренности и убежденности. Когда, закончив, он занял свое место, Нейоми взглянула на меня с тревогой. То, как держал себя обвинитель, безошибочно указало ей на неуспех защиты, но она не поддавалась отчаянию и мужественно ждала решения мирового судьи. Я не ошибся в своем предвидении того, что продиктует ему долг. Когда он произнес ужасные слова, обязывающие Эмброуза и Сайласа предстать перед судом присяжных по обвинению в убийстве, Нейоми уронила голову мне на плечо.

Я вывел ее на воздух. Проходя мимо помоста для обвиняемых, я заметил, что бледный, как смерть, Эмброуз провожает нас взглядом: решение мирового судьи, по всей очевидности, подкосило его. Сайлас в малодушном ужасе опустился на стул тюремного надзирателя. Не издавая ни звука, он трясся, как загнанный зверь.