Братство обреченных - Владислав Куликов Страница 11

— Может, это не он? — засомневался Ветров.

— Он, точно он. — Трегубец улыбнулся. — Когда Бульдозерист только к нам пришел, то сначала требовал переводчика. Мол, русского языка не знаю, что вы хотите — не понимаю. Мы докладываем генералу — начальнику УИН области, — а тот приказывает: чтобы к утру русский язык выучил! Через три часа перезванивает: ну как продвигаются дела? Мы: отлично, уже проходим спряжения! У нас хорошие преподаватели…

Трегубец покосился на младшего лейтенанта, заботливо придерживавшего дубинку, что висела у него на поясе.

— Верю, — искренне ответил Ветров.

Он заглянул в глазок. Увидел куб с голыми стенами. Привинченные к полу кровати аккуратно заправлены. Два клона — именно клона, потому что в этих человеческих фигурках в черных робах было что-то нереальное, — ходили взад-вперед по камере. Движения механические, словно у заводных кукол. Третий сидел и что-то читал, не шелохнувшись.

Сердце Ветрова сжалось. Ему показалось, что он заглянул в склеп. Заключенные походили на оживших покойников, коротающих загробные дни в скуке…

Андрей в ужасе отпрянул от двери. Офицеры насторожились: может, в камере что-то не так? Младший лейтенант приник к глазку: нет, вроде все в порядке. Он посмотрел на Трегубца и растерянно пожал плечами. Мол, ничего странного, не понимаю, что взволновало журналиста?

Для офицеров это был привычный мир. Сюда они ходили на работу. Быть может, не на самую веселую работу. Но не всем же быть журналистами…

— Мы пойдем к Куравлеву в камеру? — спросил Ветров.

— Нет, зачем же. — Трегубец рассмеялся. — У нас есть специально отведенное место для свиданий.

«В таком месте улыбки выглядят неестественно, — подумал Ветров. — Тем более улыбки охранников, это как сценка из кошмарного сна. Или из фильма Дэвида Линча. Малхолланд Драйв — чистейшей воды».

Трегубец заметил взгляд Ветрова, брошенный на него исподлобья, и огорчился: «Он — точно гондон. Вынюхивает что-то. Морщится. Все ему не нравится. Ну давай выпустим этих чудовищ на волю, кому-то станет легче?»

— Ведите меня. — Ветрову захотелось мрачно пошутить, спросить: надо ли ему заложить руку за спину? Но он не стал.

Они вернулись в начало коридора. Здесь одна дверь отличалась от остальных. Она была белой и деревянной. Младший лейтенант открыл ее и пропустил вперед подполковника и журналиста.

Ветрову показалось, что если долго находиться в этой комнате, то можно сдвинуться. Ярко-салатовые стены, коричневый пол и черная табуретка (точнее, четыре торчащие из пола ножки, сверху соединенные планками) давили на психику. При этом вокруг ни пылинки. Стерильность, как в операционной.

— Присаживайтесь, — пригласил Трегубец.

В центре стоял длинный дощатый стол. Вдоль стен — деревянные стулья.

— Спасибо. — Ветров придвинул один из стульев к столу. Сел. Стал смотреть на дверь. Подполковник присел возле стены.

— Приведите Куравлева! — крикнул он.

Тюрьма словно ожила, зашевелилась. Заскрипели петли, зазвенели решетки, защелкали замки. Через несколько минут в коридоре послышался топот.

До этого Ветров считал, что уже многое повидал. Он был на войне. Видел отрезанные головы на базе, освобожденной от боевиков. Слышал в эфире, как истошно просил подмоги смертельно раненный радист. Что может быть страшнее криков умирающего человека?

Поэтому Ветров думал, что его не так-то легко поразить по-настоящему. Но увиденное пробрало до косточек: в комнату втащили человека. Дюжие парни в камуфляже согнули арестанта, как говорится, в три погибели. Руки заломили вверх. Бритая голова почти волочилась по полу.

Отточенными движениями конвоиры водрузили арестанта на табуретку (плюхнули, словно мешок). И тут же хрястнули наручники, приковавшие узника к сиденью.

— Осужденный Куравлев Геннадий Захарович, осужден 23 июля 1999 года к пожизненному заключению приговором военного суда Приволжского военного округа по статьям… — на автомате затараторил арестант. Полный доклад с перечислением всех статей и прочего звучал долго и нудно. Куравлев прокричал его механически, словно робот. — Здравствуйте, гражданин начальник, — закончил он. Стеклянные глаза уставились в стол.

— Здравствуй, Куравлев, — властным голосом произнес Трегубец. — Ты писал письмо в газету? Вот приехал корреспондент из Москвы для встречи с тобой. Можешь рассказать ему все, что хочешь.

Куравлев поднял голову, посмотрел на Ветрова. На секунду в глазах арестанта мелькнула слабая искорка. Показалось, он улыбнулся, хотя губы остались недвижимыми. Но искорка тут же погасла.

Андрею вдруг подумалось, что сидевшее перед ним существо уже не было человеком. Ему не переломили хребет, нет: вырвали.

Вот теперь Андрей понял, что может быть страшнее смерти — только такое унижение человека. Когда его превращают в растение. У того радиста, что кричал по рации, оставалась надежда. Он умирал, но все-таки верил: подмога вот-вот придет! Его спасут!

А этот человек давно похоронил и веру, и надежду. Он, конечно, не умирал. Но и не жил…

— Меня зовут Андрей Ветров. Я работаю в «Советском труде». Нас заинтересовало ваше письмо. Но надо проверить кое-какие факты…

— Проверяйте, — безразличным тоном ответил Куравлев.

— Могу я задать вам несколько вопросов?

— Да.

— Расскажите немного о себе…

— Что именно вас интересует?

— Все.

— Времени не хватит, чтобы рассказать.

— По-моему, времени у вас предостаточно. Я тоже никуда не тороплюсь.

— Тогда записывайте.

Из книги Андрея Ветрова «Хроники Черного Дельфина»

После похорон семьи Шилкиных почти все сотрудники собрались на конспиративной квартире. К родным поехало только руководство. А простые сотрудники не имели права расшифровываться. Поэтому столы накрыли в своем кругу.

— Эх, Серега, Серега, — вздыхали за столом.

— Помните, каким Петрович из квартиры Сереги выбежал? Весь белый.

— А я в коридор заглянул: ужас, все в крови. Я никогда такого не видел. И его ноги. До сих пор перед глазами.

Куравлев сидел за этим же столом и молчал. Рядом нервно теребил сигарету другой бригадир. Раньше тот вообще не курил. Но в эти дни, как заметил Куравлев, постоянно смолил одну за другой в курилке или просто мял сигареты в руках.

— Не ожидал он, явно не ожидал. На кухне рыба в мойке размораживалась. Жена ужин готовила.

— Его из табельного убили, что Михалыч профукал. ПМ утром нашли.

— Да-а? Я не слышал. Где?

— На пустыре возле дома. Магазин «Азимут», знаешь? Там рядом, где-то в люке. Это я случайно услышал, когда нас на допрос в управление возили.