Блещет золото кровью алой - Евгений Сухов Страница 11

– Садимся, – широким жестом указал он на расставленные стулья.

Звонок прозвенел в тот самый момент, когда Иннокентий оторвал бутылку от стола. Пальцы остудило холодом.

– Ты кого-нибудь ждешь? – удивленно уставился на него Григорий.

– Никого, – глянув на часы, добавил: – Тем более в такой час. Посмотри, кто там.

Григорий подошел к двери, некоторое время он вслушивался в тишину подъезда, потом негромко спросил:

– Кто там?

– Открывай, Григорий, – раздался из-за двери бодрый бас.

Голос показался ему знакомым. Повернув ключ, он распахнул дверь и увидел ухмыляющегося Шатуна.

– Здравствуй, – произнес тот. – Чего так невесело встречаешь?

– Просто не ожидал. Ведь договаривались встретиться завтра.

– Кое-что изменилось. Так ты пригласишь, или мы здесь перетирать станем?

– Проходи, – отступил в сторону Григорий. – Как ты меня нашел?

– Это мой небольшой секрет. – Повернувшись в сторону лестничной площадки, вор негромко обратился в пустоту: – Где вы там попрятались? Неужели не слышали? Нас приглашают в гости!

Григорий сглотнул: сверху по лестнице спускались четыре незнакомых человека.

– Чего же ты так напрягся? – все тем же бодрым голосом спросил Шатун. – А может, не рад гостям?

Вошедшие своими телами заняли узкий коридор, оттеснив Григория в глубину комнаты.

Паша Шатун уверенно прошел в комнату. Увидев заставленный закусками стол с возвышающейся в центре бутылкой водки и Иннокентия, сидевшего напряженно, столь же жизнерадостно продолжил:

– Да тут у вас пир горой! По какому случаю? Молчу, молчу… Причина имеется. Кажется, я не совсем вовремя. Но думаю, что ты на меня не в обиде.

– Пустяки… Водочкой решили побаловаться. Не возбраняется ведь?

– Оно, конечно, дело. Отметить, так сказать, хорошую сделку.

Устроившись за столом, Шатун налил в рюмку водки и, смачно выдохнув, выпил в один большой глоток.

– Ничего, что я так, по-простому? – довольно крякнув, спросил он. Отыскав подходящий огурчик, вытянул его из банки и с аппетитом захрустел.

Оперевшись плечом о косяк, Григорий стоял смурной, осознавая, что рюмка водки, выпитая Шатуном, не последняя неприятность за сегодняшний вечер.

Иннокентий натянуто рассмеялся, пребольно дернув Григория за нервные струны.

– О чем речь между своими.

– Пей сколько хочешь, – невесело процедил Григорий, – никто отнимать не станет.

– Разумеется. – Отодвинув рюмку, проговорил: – Только я все-таки воздержусь. Есть серьезная тема.

– А мы разве не серьезно с тобой базарили? – спросил Григорий и как бы невзначай посмотрел в коридор.

Двое вошедших – первый был высокий, с крепкими, но слегка сутулыми плечами, другой немного пониже ростом, но невероятно мускулистый, будто бы сотканный из корабельных канатов, напоминал акробата – стояли в прихожей. Третий – жилистый и упругий, как кусок каучука, брюнет – топтался в комнате. Четвертый – массивными габаритами напоминал борца сумо, – скрестив на груди руки, подавляя внушительными размерами, заслонял выход (нутро неприятно пощекотал холодок – такого не отодвинешь).

– Ты мне вот что скажи, Гриня. Таранникова ты грохнул из-за яйца Фаберже? – весело поинтересовался Шатун. – Я так понимаю?

В его ровном голосе не прозвучало угрожающих ноток. Даже улыбнулся, как если бы хотел расположить к себе, вот только веселиться отчего-то не хотелось.

– А с чего ты взял, что именно я его грохнул? – с некоторым вызовом спросил Григорий.

Вновь совершенно некстати хихикнул Иннокентий (наверняка что-то нервное), продолжавший сидеть за столом. Закуска его уже не интересовала. Понять его можно – присутствие чужих и опасных людей способно отбить аппетит у кого угодно.

– Понимаешь, какая вещь… Вот ты даже не удивляешься тому, что он мертв, а ведь об этом еще никто не знает, – хмыкнул Шатун. – Чего ты напрягся? – В голосе вора послышались рычащие нотки. – Я ведь видел его мертвым… Не хочешь спросить, как это я попал в квартиру, когда дверь была закрытой? Отмычкой! Все-таки по своей первой специальности я домушник. Чего ты молчишь? Может, я не прав? Или хочешь сказать, что его замочил кто-то другой? Не ты? Ну? Не слышу ответа!

– Я к этому не имею отношения, – процедил Григорий.

– Тебя как зовут? – неожиданно обратился Шатун к Иннокентию.

– Кеша, – нервно сглотнул тот.

– Вот что я хочу сказать тебе, Кеша, плохи ваши дела. – Повернувшись к Карасеву, жестко спросил: – Тогда почему яйцо Фаберже у тебя? Мне ведь Таранников рассказывал о нем. Не в его правилах болтать о своих успехах, видно, что-то на него накатило, проговорился! Слишком сильная вещь! Даже для него… А тут и вы ко мне подваливаете. В нашем деле такое редко случается. Как бы сказали на фронте – в одну и ту же воронку снаряд не падает.

– Послушай, Шатун… – подался вперед Григорий.

– Стоять! – показал звериный оскал Шатун.

Кто-то крепко ухватил Григория сзади руками за шею, перекрыв дыхание. А крепыш, подскочив, с размаху ударил в блуждающий нерв. Григорий судорожно открыл рот, пытаясь проглотить хотя бы частичку воздуха. Тщетно! Легкие скукожились до величины грецкого ореха и не желали впускать в себя воздух. Кто-то сильно ударил по ногам, сбив на колени, а стоявшие позади, ухватив за волосы, приподняли голову.

Боковым зрением Григорий увидел побелевшее и перекошенное лицо Иннокентия. Еще каких-то полчаса назад они даже представить себе не могли, что вечер, так хорошо начавшийся, может закончиться столь скверно.

И вот на тебе! Расхлебывай теперь по полной!

Шатун легко вышел из-за стола и, присев на корточки, посмотрел в разбитое лицо Григория, перекошенное от боли.

– Никак тебе подурнелось, – посочувствовал Шатун, покачав головой. – Вон как зенки вылупились. Не бережешь ты себя, а здоровье – такая вещь, что его даже за деньги не купишь. Так что ты мне скажешь, милок?

Где-то внутри открылся клапан, и через диафрагму тоненьким ручейком просочился воздух. Первую минуту Григорий просто с жадностью вдыхал, наполняя кислородом каждую альвеолу.

Отдышавшись, спросил, стараясь не отвести взгляда:

– И чего ты от меня ждешь?

Шатун пододвинул к себе стул и, устроившись на нем, теперь посматривал на Григория сверху вниз, подавляя. Во взгляде ничего злодейского. Крупные чуток навыкате глаза смотрели по-доброму, с состраданием.

– Ты его грохнул?

Григорий Карасев хотел распрямиться, но крепкие руки еще сильнее вжали в пол, не давая возможности пошевелиться.

Прямо перед собой он увидел Иннокентия, распластанного на полу, на спину которого взгромоздился «борец сумо» и, злобно стиснув челюсти, выворачивал ему руку.