Король медвежатников - Евгений Сухов Страница 11

— Моя порода! А ее за версту видать, ни с какой иной не спутать! — И, не дожидаясь ответа, пошел в свои покои, где его поджидала очередная пассия.

Вторая встреча произошла после третьего курса. Георгий обратил внимание на то, что за прошедшее время старик Строганов сильно сдал, даже кожа на лице покрылась пигментными старческими пятнами. У Чернопятова от жалости к родителю невольно защемило сердце. Хитровато прищурив глаза, старый Строганов одобрительно произнес:

— Ну, ты и молодец! Ну и вымахал! В Москве-то остались еще барышни, которых ты не испортил?

Чернопятов широко улыбнулся, понимая, что отец наблюдает издалека за своим незаконным отпрыском. А стало быть (чего уж там лукавить!) люб он ему!

— Имеются, батюшка, — впервые назвал Георгий старого барина как должно. — Не жадничать же мне. Так что и для вас останется!

Взявшись за бока, старый проказник долго хохотал и, наконец успокоившись, похвалил:

— Так держать, сынок! Э-эх, в Париж тебя отправлю. Тамошние девки куда слаще тутошних. — Старый развратник одобрительным взглядом проводил молоденькую горничную с обширным бюстом — на большее Строганов уже был не способен. — Потом приедешь, расскажешь. А я за тебя порадуюсь.

— Все как есть расскажу, батюшка, — пообещал в спину удаляющемуся старику Чернопятов. И пока тот шел в свой кабинет по длинному коридору, Жора не мог избавиться от дурного предчувствия.

Последний раз они встретились незадолго до смерти, когда Чернопятов уже работал в банке. Строго посмотрев на сына, граф сказал:

— Слышал я, что ты в Париже с масонами снюхался.

Проглотив горькую слюну, Георгий отвечал:

— Оговаривают, батюшка.

— Знаю я, что ты прохиндей каких мало, но они похлеще тебя будут. Вот что я тебе скажу: ничего святого у этих людей нет. Подалее от них держись. Как пить дать облапошат. А еще и охмурят! Им, окромя денег, ничего не надобно.

Худшее случилось осенью. Старый Строганов умер грешно, как и жил. В четверг пошел в баню и призвал в мыленку трех ядреных девиц, способных, по его мнению, вдохнуть жизнь в его увядающую плоть. Четверг им был выбран не случайно. Несмотря на набожность и полукилограммовый крест на груди, с которым старик никогда не расставался, он в глубине души считал себя язычником. А для них четверг — это святой день, когда обязательно нужно совершить подвиг и совокупиться с женщиной. В его же возрасте совокупление могло считаться таким же подвигом, как сеча на бранном поле, а потому он относился к этому дню столь же свято, как и к воскресным причастиям. Была еще одна причина, почему он выбрал для задуманного именно этот день. По языческим представлениям, в четверг после баньки происходило очищение.

Силы у Сергея Григорьевича хватило лишь на двух девиц (это не то, что в молодые годы!). Разгоряченный и усталый, барин погрузился в стоведерную бочку. Поплескался счастливо, окатив разнеженных женщин снопом брызг, а потом, хрюкнув, вдруг погрузился с головой под воду. Девоньки, привыкшие к чудачествам старого графа, забеспокоились только тогда, когда он не вынырнул через пару минут. А когда боязливо подошли к бочке, то увидели, как он блаженно посматривает на них полузакатившимися глазами через пласт воды.

Перепугавшись, девоньки выбежали из баньки нагишом, потрясая могучими грудями, и с криком «Барин утоп! Барин утоп!» побежали к господскому дому.

Похоронили графа с подобающими почестями, прибыл даже предводитель дворянства, с которым в последние годы Строганов был в больших неладах. В тот день многие девичьи слезы оросили глинистый холмик, под которым упокоились его бренные останки.

После смерти Строганова Григорий Чернопятов почувствовал, что осиротел по-настоящему. Пусть их отношения и не обрели форму полноценной дружбы чадолюбивого родителя и желанного отпрыска, но он всегда знал, что на свете есть человек, который непременно его поддержит. Строганов для Георгия был вроде некоего божественного ока, которое наблюдало за ним непрестанно из поднебесья.

Строганов сдержал свое слово и определил незаконнорожденного сына в филиал коммерческого банка в Париже. Впрочем, нарушать обещание было для него не свойственно, он бы даже смог уговорить курносую отставить в сторонку разящую косу, чтобы закончить все свои дела. Таков уж был у него характер, а его, как известно, не выправишь. К тому же прямой наследник старика — его сын — окончательно затерялся. То поговаривали, что связался с какими-то заговорщиками, а то утверждали, что он главарь какой-то шайки. Впрочем, ничего определенного никто не знал.

Многочисленные родственники живо поделили несметное богатство графа, Георгию же достались только перешептывания за спиной да откровенные насмешки. Теперь после смерти родителя надо было позаботиться о себе самому, а потому он постоянно искал случая обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь.

Большие суммы в коммерческий банк приходили третьего числа каждого месяца. И Георгий не однажды подумывал о том, что если ограбить банк, то этих денег должно хватить лет на триста. Но такой вариант не очень подходил — сытое существование будет отравлять ядовитая мысль о ежеминутном разоблачении. И всю оставшуюся жизнь придется прятаться под чужой фамилией.

Нет, надо придумать что-нибудь поизобретательнее.

* * *

Савелий скомкал газету и яростно бросил ее в угол. Новостью номер один в Париже вновь стало ограбление — теперь уже филиала «Русского коммерческого банка». Газеты писали об этом взахлеб, с некоторым злорадством смакуя каждую новую подробность. Такого интереса к криминальному делу во французской столице давно не наблюдалось. Более всего поражала сумма похищенного, составлявшая, как выяснилось, более десяти миллионов франков. Сумма запредельная, и каждый начинал мысленно подсчитывать, сколько тысяч нужно тратить в день, чтобы спустить состояние в течение среднестатистической человеческой жизни.

Чернопятов не врал, когда говорил о том, что в черном саквояже лежат драгоценные камни, только вот ни словом не обмолвился о том, чья же эта собственность. А принадлежали они социал-революционерам, по крайней мере, так писали газеты. Надо сказать, это очень серьезные товарищи. А значит, кроме своры полицейских, Савелия будут разыскивать и эти ненормальные политические, которые любят швыряться бомбами в губернаторов и жандармов. Если они его вычислят, то не станут утруждать себя нудными допросами, чем грешит либеральная царская охранка, — его просто пристрелят где-нибудь на темной улочке, а труп бросят на кучу навоза. Ничего святого у людей! Очень циничные господа.

Вот что значит Европа, — расслабился, доверился людям. А делать этого не следовало. Ведь в России подобного промаха с ним бы не произошло.

А Чернопятов молодец, свою акцию спланировал очень четко, для чего разыскал каким-то невообразимым образом известного медвежатника «всея Руси». Кто же теперь ему поверит, что вместо камушков в саквояже было толченое стекло? Почти десяток свидетелей видели, как Савелий извлекал из сейфа кожаный саквояж, а банковский клерк под дулом пистолета с трясущимися от страха руками открывал бронированную дверь лифта. И ничего удивительного в этом нет. Испугался малый, как не понять! На его месте любой другой в штаны бы наложил.