Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит Страница 11

Он внезапно подумал о том, что именно будет взято на замену его проекту — бледное подобие работ Фрэнка Ллойда Райта [3]авторства некой компании «Уильям Харкнесс и партнеры». Хуже того, руководство наверняка попросит этого Харкнесса скопировать идеи Гая, и Харкнесс, конечно, не откажется.

Гай телеграфировал Анне, что прилетит в понедельник и останется на несколько дней. И оттого, что впереди его ждала встреча с Анной, ему сделалось все равно, через сколько месяцев или даже лет к нему в руки попадет такая грандиозная работа.

В это время в Эль-Пасо Чарльз Энтони Бруно лежал на спине в гостиничной кровати и пытался удержать золотую ручку на своем тонком вздернутом носу. Спать ему не хотелось, а идти гулять по барам не было сил. Весь вечер он предавался размышлениям и пришел к выводу, что в Эль-Пасо ему не нравится. О Каньоне он также остался невысокого мнения. Его гораздо больше занимала идея, пришедшая в голову в поезде. Как жаль, что Гай не разбудил его с утра. Конечно, Гай не из тех, кто может стать надежным сообщником в убийстве, но Бруно он просто нравился. С такими людьми стоит водить дружбу. К тому же он забыл в купе книгу, и следовало ее вернуть.

Вентилятор над головой поскрипывал — у него не хватало одной лопасти. Будь четвертая лопасть на месте, может, было бы легче дышать. В ванной тек кран, ночник со сломанным креплением уныло повис на проводе, на дверце шкафа красовались отпечатки пальцев. А еще говорят — лучший отель в городе! И почему в гостиничных номерах всегда что-нибудь не в порядке? Бруно решил, что, если ему когда-нибудь попадется идеальный номер, он купит эту гостиницу, будь она хоть в Южной Африке.

Он сел на кровати и потянулся за телефоном.

— Дайте межгород. — Он тупо глядел на пятно рыжей грязи, оставленное его ботинком на белом стеганом покрывале. — Грейт-Нек, сто шестьдесят шесть… Да, Грейт-Нек… Лонг-Айленд… Это Нью-Йорк, бестолочь, впервые слышишь?

Не прошло и минуты, как мать взяла трубку.

— Да, доехал. А ты когда, в воскресенье? Ты уж давай не позже… Да, прокатился по Каньону на муле. Он меня чуть не обгадил… Ну, посмотрел я на этот Каньон… Ничего так, хотя цвета какие-то банальные… Ладно, у тебя там как?

Он начал смеяться. Скинул ботинки и завалился с телефоном на кровать, хохоча. Мать рассказывала, как пришла домой, а там Капитан развлекает двух ее друзей, с которыми она познакомилась накануне. И эти друзья подумали, что Капитан ей отец, и вообще ухитрились сморозить не одну бестактность.

Приподнявшись на локте, Гай смотрел на адресованное ему письмо, надписанное карандашом.

— Когда теперь мне придется будить тебя… — вздохнула мать.

Гай отложил письмо и взял другое, отправленное из Палм-Бич.

— Может, и скоро, мама.

— Во сколько завтра самолет?

— В двадцать минут второго.

Она наклонилась и с ненужным старанием поправила у него в ногах сбившуюся простыню.

— У тебя ведь не найдется времени заглянуть там к Этель…

— Ну конечно, я к ней загляну!

Этель Питерсон, давняя подруга матери, когда-то учила Гая играть на пианино.

Письмо из Палм-Бич было от мистера Брилхарта. Руководство компании решило поручить работу Гаю. Мистер Брилхарт также убедил их в целесообразности слуховых окон.

— Я сварила отличный крепкий кофе. Хочешь позавтракать в постели?

Гай улыбнулся.

— Еще бы!

Он внимательно перечитал письмо мистера Брилхарта, вложил его обратно в конверт и медленно разорвал в клочки. Затем распечатал второе. Оно представляло собой одну страницу, исписанную карандашом. Гай снова улыбнулся, обнаружив внизу пышный росчерк: «Чарльз Э. Бруно».

«Дорогой Гай!

Пишет вам ваш случайный попутчик. Вы забыли у меня в купе книгу. Нашел ваш техасский адрес, полагаю, он еще верный. Книгу выслал почтой. Кстати, почитал немного. Кто бы мог подумать, что у Платона столько диалогов!

Было очень приятно с вами пообщаться. Надеюсь, что могу считать вас другом. Буду рад видеть вас в Санта-Фе, если соберетесь. Мой адрес: Нью-Мексико, Санта-Фе, отель „Ла Фонда“. Пробуду здесь еще по крайней мере две недели.

Все-таки не могу выкинуть из головы нашу идею двойного убийства. Это вполне осуществимо. Вы даже не представляете, насколько я в этом уверен! Хотя знаю, вам неинтересно.

Кстати, а как все прошло с женой? Пожалуйста, напишите мне. У меня тут тишь и гладь, помимо утраты бумажника (сперли в баре из-под самого носа!), никаких происшествий. Не понравилось мне в Эль-Пасо, уж извините.

С нетерпением жду ответа,

Ваш друг,

Чарльз Э. Бруно

P. S. Простите, что проспал и не попрощался с вами».

Этому письму Гай в какой-то мере даже обрадовался. Приятно было думать, что на свете есть кто-то свободный.

— Яичница с овсянкой! — воскликнул он, когда вернулась мать. — На севере так нигде не готовят.

Он надел свой любимый старый халат, слишком жаркий для такой погоды, и устроился завтракать в постели, раскрыв свежий номер местной газеты и поставив тарелку на поднос с шаткими ножками. Потом принял душ, оделся, будто планировал куда-то идти, хотя идти было некуда. К Картрайтам он заглянул вчера, Питер Риггс, друг детства, уехал работать в Новый Орлеан. Интересно, чем сейчас занимается Мириам? Наверное, красит ногти на веранде или играет в шашки с какой-нибудь соседской девчонкой, которая боготворит ее и стремится во всем ей подражать. Мириам никогда не унывала, если что-то складывалось не так.

Гай закурил.

С первого этажа то и дело доносилось негромкое позвякивание — мать или кухарка Урслин чистила столовое серебро, один за другим перекладывая в кучку чистые приборы.

И почему он не улетел в Мехико сегодня же? Как тоскливо будут тянуться следующие двадцать четыре часа! Наверняка опять зайдет дядя и какие-нибудь подруги матери. Все хотят его увидеть. Не так давно в местной газете вышла статья о нем и его работе, о грантах на учебу, о присужденной ему Римской премии, [4]которой он не смог воспользоваться из-за войны, о спроектированном им универмаге в Питтсбурге и небольшой пристройке к чикагскому госпиталю. В газете все это выглядело впечатляюще. Он даже ощутил прилив гордости за самого себя в тот одинокий день в Нью-Йорке, когда получил от матери письмо с вложенной вырезкой.