Визит дамы в черном - Елена Хорватова Страница 11

— Митя, ну откуда же у меня враги? Я почти никого и не знаю в Петербурге.

— Но некие люди знают тебя, и достаточно близко, раз придумали такую авантюру. Я обещаю тебе разрешить эту загадку, Марта.

Вернувшись домой, Марта поскреблась в дверь Клавдии Тихоновны и робко попросила погреть бульона, если есть, или сварить пару яиц.

— Марточка, солнышко, покушать решила наконец, а то я уж изволновалась, — засуетилась старушка. — Сейчас, сейчас распоряжусь. Маруся, Марта Федоровна будет обедать. Быстренько все погрей. Марточка, а может, пирожков к бульону прикажешь? Или курочки подать — ножку, крылышко, что ты хочешь? Нашел, видать, Митя лекарство от твоей болезни…

Давно уже простая куриная ножка не казалась Марте такой вкусной.

Как только Марте стало лучше, Дмитрий напросился в гости к ее родным. По правилам хорошего тона давно нужно было представиться родителям девушки, с которой дружишь, тянуть с визитом к ним было уже просто неприлично, к тому же, пообещав разгадать загадку дамы в черном, Митя решил побольше узнать о жизни Марты и ее близких. Составив впечатление о семье девушки по ее рассказам, Митя мог сделать неверные выводы, надо было все увидеть и оценить самому. Может быть, знакомство с семейством Багровых даст какую-то ниточку к разгадке?

Поездку к отцу Марта назначила на воскресенье. Отца о своем приезде она предупредила телеграммой — если уж приезжаешь к родителям с молодым человеком, нужно их заранее к этому подготовить, чтобы избежать взаимной неловкости и недоразумений. Марта хотела пригласить с собой в Павловск и Фиону, но той второй день не было дома. Видимо, компаньонка переживала очередной бурный роман…

Утром Марта ожидала Митю, чтобы вместе отправиться на вокзал. Клавдия Тихоновна, уже успевшая уложить корзинку с «гостинчиками» для Прохора Петровича, сварила ей «на дорожку» кофе и, пока Марта сидела за столом с чашкой в руках, пересказывала последние новости.

— Дворник-то наш совсем от рук отбился, работать, почитай, перестал. Во дворе грязь, клумбы не политы, тротуар перед домом и то не метет. Перед жильцами стыдно. Дом-то для хорошей публики, квартиры дорогие, разве господа благородные будут нечистоту у себя под окнами терпеть?

В этот момент появился Митя, которого гостеприимная Клавдия Тихоновна тоже усадила за кофе и продолжила свои жалобы.

— Дворник, говорю, наш обленился совсем. Надо управляющему пожаловаться — пусть откажет ему от места. Улицу не метет, завел себе гармонию, каждый день навеселе и песни распевает. И ведь денег откуда-то раздобыл, шельма! Ходит в шелковых рубашках, в новой жилетке и еще часы с цепочкой подвесил, что ему уж совсем не по чину. «Я, — говорит, — золотую жилу в Петербурге откопал, мне по Америкам за золотом ездить ни к чему. Я теперь дом буду покупать каменный!» Не знаю, не ограбил ли кого… Откуда деньги на дом-то? На улице таких не найдешь… Полюбовницу свою бросил, он с генеральшиной кухаркой из седьмой квартиры амуры крутил, она женщина вдовая, кухарка-то, так Бог им судья бы. Нет, дворнику, вишь, теперь она не пара, ему помоложе и поавантажнее надо. А полюбовница-то дворникова — Маруси нашей подружка, приходит к ней жаловаться — так прямо вся слезами изливается, каков подлец дружок оказался. Ты, Марточка, папаше, Федору Ивановичу, расскажи, пусть он решает — приструнить ли дворника или с места согнать. А то непорядок.

— Ну надо же, как старушка расходилась! Теперь уж дворнику спокойно не жить, — заметил Митя, как только они с Мартой вышли из дома.

— Этот дворник и правда какой-то чудной. Он так странно держался с папой, когда я переезжала в этот дом. Мне даже запомнилось. Это было одно из первых впечатлений на новом месте — сумасшедший дворник.

— Ну-ка, расскажи, — попросил Митя, и Марта попыталась в лицах изобразить сцену с фамильярным мужиком, напомнившим отцу о старом знакомстве.

В Павловск Марта и Дмитрий приехали к обеду. Федор Иванович и Анна встретили их в саду. На Анне была большая соломенная шляпа с низкими полями, для солнечной погоды, хотя солнце с утра пряталось в тучах. Из-под полей шляпы струились светлые локоны. Когда она заговорила с Колычевым, обменявшись с гостем парой любезностей, в ее речи был особенно заметен американский акцент. Даже самые простые слова звучали в ее устах неприятно-визгливо.

Анна провела с гостями всего лишь несколько минут, потом извинилась и, сославшись на головную боль, ушла к себе. К обеду она не спустилась. Федор Иванович развлекал гостей сам, рассказывая истории из своей американской жизни.

— Вам, Дмитрий Степанович, в благополучной России и вообразить себе трудно, как там приходится сражаться за свое место под солнцем. Зубами, батенька, зубами, — рассказывал он, подливая гостю вино. — На Юконе природа дикая, снега, морозы, но нам, русским, к этому не привыкать. Жили в палатках, да-да, представьте, в парусиновых палатках с печуркой, ездили на собачьих упряжках, случалось, даже спали на снегу — это все для нас не страшно. Трудновато было месяцами питаться одной вяленой лососиной, холод многие европейцы плохо переносили… Но я лично после Сибири холода не боялся — стаканчик виски со спиртом смешаешь, хлопнешь, меховую доху на плечи — и что тебе холод? Даже на снегу спать можно себя приучить. А вот нравы тамошние, это я вам доложу — не для слабых. Закон кольта. Не знаешь, с какой стороны ждать опасности — каждый готов пристрелить. С одной стороны, индейцы — не желают терпеть присутствия бледнолицых. Близ Юкона обитало племя танана, весьма воинственное племя, доложу вам. Немногие старатели сумели остаться в живых, встретив индейцев в каком-нибудь диком пустынном месте. С другой стороны — местные золотодобытчики, организовавшие Ассоциацию американских старателей, ненавидят пришлых и пытаются навязать решение о передаче участков только гражданам США. А у нас там Ноев ковчег — шведы, немцы, поляки, русские, китайцы даже… И ведь граждане эти американские — те же эмигранты, в лучшем случае, сыновья эмигрантов, и корней-то в Америке пустить еще не успели. Но они уже американцы, а мы для них — чужаки… Ну мы, пришлые, тоже объединились, а как бороться, если каждый ненавидит соседа — поляки русских, ирландцы англичан?

— Федор Иванович, но неужели все так и построено на ненависти? Ведь люди всегда могут договориться. И в любом обществе найдутся благородные души и подлецы. Я слышал, что в суровых условиях в человеке раскрываются его лучшие черты.

— Молоды вы еще, батенька мой, молоды! Вот и мерещутся вам благородные души… Главное благородство — в меткой стрельбе!

— И вам доводилось убивать?

— Доводилось, а как же! И рука не дрожала — или я, или меня, так уж лучше я. Там, Дмитрий Степанович, приходится отказываться от привычных правил морали, которыми руководствуются люди в благополучном обществе…

Перехватив взгляд Марты, Федор Иванович свернул беседу, принявшую неприятный оборот.

— Ты, дочка, дедушку Прохора навести. Старик ждет тебя, не дождется. Он что-то плох стал, совсем слег, не встает уже.