Формула влияния - Надежда и Николай Зорины Страница 11

— Договорились.

Я положила диск в сумку и направилась к выходу. Все это меня до крайности заинтриговало, но посмотреть диск возможность появилась только глубокой ночью. От Бориса Сергеевича я прямиком поехала в редакцию. Спешно писала интервью, потом доделывала статью о маньяке. Домой попала уже в начале двенадцатого. Хорошо еще, что Маша с мамой все лето живут на даче, хоть о ребенке беспокоиться не приходится.

Наскоро поужинав, я вставила диск в дисковод и приготовилась к просмотру, предвкушая сенсацию.

На диске было три видеосюжета, снятых в разное время. Первые два представляли собой скорее некий казус, а третий по-настоящему меня испугал. Но все три были объединены общей идеей — безумие. Немного передохнув, я вернулась к началу.

20 июля позапрошлого года. Летний жаркий день, ослепительно светит солнце, отражаясь в витрине магазина, в окнах домов, заливая всю улицу. Огромная очередь выстраивается возле палатки, торгующей женскими шубами и мужскими дубленками. От одного вида этого жаркого, душного меха мне становится дурно. Отросшая челка липнет ко лбу, все тело мое покрывается потом. И кому пришло в голову продавать столь зимний товар в такой невыносимо знойный день? Но люди, выстроившиеся в очередь, кажется, думают иначе. Им не терпится поскорее заполучить эти шубы. Женщины примеряют их прямо на летние платья, вертятся перед запотевшим от жарких тел зеркалом, нетерпеливо заполняют какие-то бланки и, совершенно счастливые, отходят от палатки. Мужчины хватают дубленки без всякой примерки… Но вот товар заканчивается. Люди приходят в отчаянье, начинается настоящая паника. Разочарованные покупатели готовы снести палатку. Внезапно безумие прекращается, словно нажали на кнопку. Люди смущенно переглядываются, не понимая, что это на них нашло, и спокойно расходятся.

Следующий сюжет был снят 12 августа того же года. Большой галантерейный магазин. В отделе зонтиков идет оживленная торговля. Пожилой мужчина пересчитывает деньги в своем кошельке и, удовлетворенный, становится в очередь. Его взгляд блуждает по витрине, в которой выставлены зонты. Но вдруг лицо его искажается яростью. Он расталкивает людей, стоящих в очереди впереди него, бросается к витрине, разбивает ее ударом кулака, выхватывает один из выставленных там зонтиков и в бешенстве ломает его.

Последний видеосюжет, так испугавший меня, был сделан совсем недавно. Пару дней назад у нас выступала одна известная рок-группа. Музыканты начинали в нашем городе, но очень быстро раскрутились и переехали в столицу. Родину свою они, однако, не забывали и время от времени заканчивали свой гастрольный тур у нас. Принимали группу всегда очень хорошо. Вот и в этот раз, несмотря на то, что выступали они на центральном стадионе, билеты достать было непросто. Я хотела пойти, да поздно спохватилась и попасть уже не смогла. Зато там побывал мой друг Федя Ривилис, ярый поклонник группы. Он даже захотел написать большую статью с множеством фотографий, но в конце концов ограничился лишь маленькой сухой заметкой. О том, что там произошло, не пожелал мне рассказать, замкнулся в себе и вообще после посещения концерта очень изменился. Об этом выступлении ходили разные слухи, но никакой конкретной информации почему-то получить оказалось невозможно. Молчали музыканты, молчали зрители, молчали даже органы правопорядка, которым пришлось вмешаться и утихомиривать публику. Я никак не могла понять почему, а теперь поняла. То, что там произошло, было настолько ужасно, что все участники событий поскорей постарались об этом забыть.

Все начиналось как обычно. Зрители — создавалось впечатление, что все они сплошные фанаты, — прекрасно принимали группу. Вот музыканты начали свою первую композицию — известный хит «Алмазный слон» — и публика просто зашлась от восторга. Затем последовала нежная лирическая песня «Заоблачная любовь» — наступила тишина, публика слушала в каком-то прямо-таки священном молчании. Но не успели музыканты исполнить песню до конца, как настроение зрителей резко изменилось. Восторг на лицах мгновенно сменяется выражением ненависти. Камера съезжает вниз, слышится негромкий удар, несколько секунд ничего рассмотреть невозможно. Потом изображение появляется вновь. Но то, что снимает камера, не поддается никакому объяснению. Разъяренная толпа людей устремляется к помосту, где выступают музыканты, в едином порыве их уничтожить, забить до смерти, растерзать. С разных концов стадиона появляются представители правопорядка. Но вместо того чтобы утихомирить публику, они тоже бросаются к помосту. Их лица, как и у зрителей, выражают одно лишь чувство — ненависть к музыкантам. Вот один из них выхватывает из кобуры пистолет и стреляет. Но пуля попадает не в музыканта, а в одного из зрителей, тот, раненый, падает. Толпа, словно не замечая, пробегает по нему.

Камера разворачивается, меняется ракурс. Пустые ряды, лишь один человек спокойно сидит на своем месте. Он наблюдает за обезумевшей толпой, лицо его абсолютно бесстрастно. Но вдруг, вероятно что-то почувствовав, он поворачивается к камере. Раздается добродушный и чем-то пугающий, неестественный какой-то, клокочущий смех. Но не этого человека, а, очевидно, того, кто снимает. Камера снова меняет ракурс. Толпа уже не бушует внизу, зрители, словно очнувшись, потихоньку возвращаются на свои места. Музыканты собирают разбросанные повсюду сломанные инструменты. К счастью, никто из них серьезно не пострадал.

Камера разворачивается на 180 градусов, в кадре появляется улыбающееся лицо мальчика лет 15–18. Впрочем, определить его возраст трудно — у мальчика явно выраженный синдром Дауна. Слышны шорох, шарканье и топот множества ног, людская разноголосица.

— Папа! — радостно кричит мальчик, и изображение гаснет.

Я опять перекрутила на начало, но просматривать в третий раз не стала, поняла, что с меня довольно, больше этого не выдержу. Вытащила диск, выключила компьютер и пошла спать. Ни думать, ни анализировать увиденное у меня просто не было сил. Завтра позвоню Кирюхину — сегодня все равно уже поздно, — а там будет видно, стану ли вообще этим заниматься.

Проснулась я около одиннадцати. С утра в редакцию мне было не нужно, весь материал сдала вчера вечером, поэтому и будильник ставить не стала. Не спеша приняла душ, выпила кофе, настроение было благодушно-расслабленное. Люблю такие утра, когда никуда не надо торопиться. И тут вспомнила вчерашние события: интервью с бизнесменом, диск, который он мне передал… Настроение сразу испортилось. Нужно звонить, нужно объясняться, отказываться или соглашаться продолжать работу. В первом случае предстоит неприятный разговор — отказывать человеку в подобной просьбе очень трудно. Во втором случае… да нет, не будет никакого второго случая, не возьмусь я за это дело. Ни за что не возьмусь! Разом утратив все свое благодушие, проклиная редактора, пославшего меня брать интервью, прельстившись высокой оплатой, и этого чертового бизнесмена, взвалившего на меня эту дикую информацию, потащилась в прихожую. В папке среди сведений о Борисе Сергеевиче Кирюхине, которую вчера мне вручил Главный, была и визитка бизнесмена с номерами телефонов.

Мобильный оказался недоступен. Обрадовавшись, — я не виновата, просто не смогла дозвониться, — для очистки совести набрала домашний. По этому номеру тоже долго не отвечали, но, когда я уже совсем воспрянула духом, трубку все-таки взяли. Ответил начальник охраны Кирюхина. Надеясь, что Бориса Сергеевича не окажется дома, я начала объяснять, кто я такая и почему мне нужен его хозяин (журналистка, брала вчера интервью, нужно уточнить кое-какие детали — грубое вранье, газету с интервью сегодня утром уже отпечатали). Но начальник охраны вдруг прервал мой утомительный поток объяснений.