Игра навылет - Анна и Петр Владимирские Страница 12

Распоясавшиеся мстители-бомжи застыли. Из переднего черного джипа вышла женщина, из второго — несколько мужчин. Они подошли, остановились, женщина махнула рукой, и бомжи вдруг грянули стройным хором:

— Нарру birthdau to you, happy birthdau to you…

У несчастного волосы зашевелились на голове и глаза полезли на лоб. Он сошел с ума?..

— Нарру birthdau, dear Володя, happy birthdau to you!!! — допели деклассированные элементы и захлопали своими черными ладонями, сволочи.

Аплодисменты поддержали остальные участники этого безумного шоу. Они окружили бледного, как восковая свеча, именинника, затеребили его, затормошили, закричали: «Вау!», «С днем рожденья, дружище!»

Света обняла его.

— Ну что ты стоишь! Это же игра, дурачок! Испугался?

— Ничего, отойдет! Дай ему минутку, — сказал кто-то рядом.

Он стоял совершенно мокрый. Откуда-то снизу, из живота поднималось желание немедленно всех убить. Особенно ее. Надо было что-то сказать, но ненависть сдавила дыхание. Он отвернулся, чтобы не выдать свои чувства. Сквозь пелену различил несчастную «тойоту» и лжебомжей, которые торопливо скидывали тряпки. И якобы раздавленный Кузя тоже, ублюдок, вскочил как ни в чем не бывало. К ним подошел парень из свиты бизнес-леди, протянул конверт.

— Не надо, за все уже уплачено, — отрицательно покачал головой один из мерзавцев.

«Уплачено?.. За уничтожение автомобиля стоимостью сто тысяч баксов — уплачено?!»

— Берите, берите, — велела Светлана. — Это премия. Молодцы, хорошо сыграли!..

«Кто-то здесь нуждается в психиатре, это точно: или я, или она. Или все. А может, Светка просто захотела красиво и с особой жестокостью меня уничтожить? В извращенной форме».

— Володенька, не сердись, милый! — Женщина повернулась к любимому и протянула ему ключи на брелке. — Вот, держи. Это подарок. «Бентли», суперский автомобиль… Хватит ездить на чем попало, пора остепениться.

— Везет тебе, парень! — с завистью вставил ее заместитель. — Это же не просто «бентли», а «континенталь», классика! Четыреста двадцать лошадей, двести пятьдесят километров в час, кожа, дерево… Эх! В Киеве их всего пара штук. За такой подарок я бы что угодно стерпел!..

— Не дождешься, — усмехнулась Светлана и с тревогой заглянула любимому в глаза. — Ну что? Нравится? Доволен?

Он поднес к лицу ладонь с ключами и брелком с надписью «Bentley». Взял ее руку, поцеловал.

— Спасибо, Светочка, родная… — Он прокашлял непослушное горло. — Это самый лучший в мире подарок. Я счастлив! Особенно, что у меня есть ты.

— Ура-ура-ура! — закричали остальные.

Чпок! — хлопнуло шампанское. Ему налили, его похлопали по плечу, с ним звонко чокнулись.

— Володьке сейчас лучше бы водочки стакан! — с добродушным смехом сказал кто-то. — Стресс залить!

Во всем теле именинника, как в отсиженной пятке, шевелились мурашки. Постепенно отпускало. Черт возьми, а может, так и надо?.. А то живешь без особых взлетов и падений, все ровно как стол, неинтересно, пресно. Зато сейчас он чувствовал каждую клетку своего тела. Каждый пульсирующий сосуд. Каждый волосок на коже. И каждый глоток воздуха был вкусен и свеж.

— Спасибо, ребята!!! — закричал он в полную силу легких. — Я вас всех люблю!

Он заплакал уже дома, под душем. Слезы лились свободно и легко, освобождая грудь от застрявшей горечи. Игра. Ну и что, ничего нового. Всю дорогу так. Играет он и играют с ним. Игра смещает смыслы и тем помогает быстрее приспособиться к безумию и норме, правде и лжи — вот этой всеобщей путанице жизни.

Зато теперь он знает, как будет себя чувствовать в день гибели. И уже не испугается.

* * *

Есть люди, которым для счастья слишком много нужно. Ну, если и не для счастья — не будем замахиваться на высокие такие понятия, — так просто для внутреннего равновесия. Сколько вокруг приятного: лето, солнце, можно пойти на пляж. Можно поехать к морю, плавать в соленом и прохладном, лежать и загорать на сыпучем. А в ожидании отпуска можно пока ходить на работу. И в конце рабочего дня с удовольствием возвращаться домой. Ведь там уже кое-кто подпрыгивает на всех четырех лапах от радости, лижется и целуется.

Но нет. Мало.

Надо, чтобы и всем вокруг было тоже хорошо. Близким, подругам и знакомым. А без этого, если им плохо, если у них проблемы, — будет ныть совесть. Интересно, можно ли ее ампутировать когда-нибудь в конце концов? Живут же люди без совести как-то, и ничего.

Или это не совесть, а жалость? Вот эта постоянная Верина готовность помогать людям в затруднительных ситуациях.

Может, она их жалеет? Может быть. Правда, когда-то было сказано, что жалость унижает, и получается, что… Нет, вряд ли она может унижать. Жалость — это сострадание и милосердие. Их общий с Лизой преподаватель, профессор, говорил: «Врач не имеет права переживать вместе с пациентом, чувствовать его боль. Иначе не сможет ему помочь. Но должен сострадать. Да, вот так, через дефис, в самом высоком врачебном смысле слова — оказать быструю квалифицированную помощь. На настоящее милосердие не все способны, это талант. Зато многие из вас смогут лечить, и это уже много…»

А ведь действительно, милосердие противоречит законам выживания. Природой справедливость не предусмотрена. Естественному отбору доброта чужда. Естественный отбор — это соревнование без всяких принципов. Тогда, получается, Вера Лученко осуществляет противоестественный отбор? Когда не дает событиям происходить своим порядком, пусть жестоким — но своим. Этой зимой в Львове она помогла поймать сбежавшего из тюрьмы маньяка, который держал в ужасе весь город, осужденного на пожизненное заключение убийцу нескольких десятков человек… В прошлом году вывела на чистую воду парочку, папу и дочь — эдаких монстров в человеческом обличье, которые убивали для продвижения по ступеням карьеры…

И что, надо было не вмешиваться? Дать ситуации развиваться по законам естественного отбора? Но ведь это только волки и прочие хищники убивают самых слабых и больных животных. Потому что могут их догнать. А человеческие хищники, наоборот—уничтожают самых лучших. И вообще, хаос поддерживает себя сам, не надо ему помогать. В бесконечных усилиях нуждается лишь сопротивление хаосу, наведение порядка. Тогда проявления милосердия, жалости, сострадания — результат дизайнерских усилий. Осмысленные композиционные построения. Справедливость, которой в жизни по-настоящему мало, — это редактура. А без нее возможны только какофония, абракадабра и дикость.

Вера вздохнула, подошла к раковине, чтобы помыть посуду.

— Ты прежде всего успокойся, — сказала она. — Мне кажется, ничего серьезного тебе не угрожает…

— Ну да, — хмыкнула Елизавета. — Кроме профессионального краха. Или еще чего похуже.

— Ладно тебе, — строго произнесла Лученко. — Таких специалистов, как мы, не увольняют. Что они могут без нас, делателей? Совещаться и заседать? Отчитываться о повышении здоровья нации? И потом, в самом деле, не могла же ты проморгать отравление крысиным ядом. Что-то тут не то.