Пропавшая дочь - Адам Нэвилл Страница 12

В восемь утра она, наконец, вышла на связь. Отцу казалось, что он отрубался ночью лишь на пару минут, но потом он увидел, что из-под жалюзи пробиваются яркие полоски света.

– У меня есть адрес, – сказала она. – Ты готов?

Отец посмотрел сквозь лобовое стекло на небо. Слабые проблески рассвета казались все более заметными. Вскоре небо станет безжалостно ясным, отчего придется щурить глаза.

Если жара не спадет, все сойдут с ума. А может, уже сошли, не осознавая этого – а не только бормочущие или шлепающие себя по голове, буйные или тихие, которых было в избытке. Хотя возможно, что те, кто по-прежнему неспешно занимались домашней рутиной либо безрассудно отдавались так называемой войне против климата, были неспособны полностью помнить, какой была жизнь прежде. Прежде – это когда? Когда она не была такой, как сейчас. Но когда именно? Отец часто задавался вопросом, повезло ли тем, кто не знал другой жизни.

Прошло еще пять минут, а он все еще сидел в машине, медленно потея и потягивая воду из бутылки. По местным СМИ непрерывно повторялась официальная информация о тепловом ударе. Он знал эти медицинские советы наизусть, как старую песню. Симптомы, на которые следует обратить внимание: учащенные дыхание и пульс, сопровождаемые сухостью кожи, тошнотой, головокружением и раздражительностью. Оставаться дома, не двигаться в самую жаркую часть дня, пользоваться холодными компрессами, держаться в тени, пить воду. Оставаться дома, сидеть и пить.

С июня в отделении интенсивной терапии не было мест, так что удачи тем, кто вызовет скорую. От теплового удара можно было легко впасть в кому. И сегодняшний визит мог оказаться довольно бурным, как бывает при бегстве или похищении. Если возникнет заминка или потасовка, придется периодически проверять кожу, не высохла ли, следить за потоотделением.

Отец снова переключил внимание на дом через дорогу.

Последний раз, когда он видел свою цель, Маррея Боулза, тот возвращался с двумя матерчатыми сумками, набитыми коробками с едой. И этому типу удалось сохранить лишний вес, так что он ел не только соевые продукты, фрукты и овощи. Он наверняка дополнял свой рацион сладостями с черного рынка, а они были недешевыми.

Боулз не работал, но жил один в террасном доме с тремя спальнями, который, судя по внешнему виду, скоро мог быть признан непригодным для проживания. Отцу было непонятно, как при том безумии, которое творилось во время переселения из затопленного Ливерпуля и Восточного Лондона в графство, уже страдающее от наплыва беженцев из Южной Европы и Африки, судимый за сексуальные преступления переселенец стал единственным владельцем дома с тремя спальнями – пусть даже и в таком плохом состоянии. Подобные привилегии ему не полагались. У Боулза были друзья.

Выходившие на улицу эркерные окна на всех этажах были постоянно закрыты шторами. На подоконниках за стеклом виднелся мусор – пластиковые бутылки, фаянсовая посуда, скомканная одежда, круглое зеркало. Мансарда была превращена в еще один этаж. Ее окна тоже были закрыты жалюзи.

За все три дня, пока Отец, сидя в машине через дорогу, следил за домом, никто кроме Боулза не входил и не выходил из него. И всякий раз, когда Отец видел Боулза, тот был в одной и той же рубашке. Он походил на великана-людоеда из сказки, на стереотипного детского монстра. Отец обнаружил, что в этом они все были схожи. Большой череп обрамляли длинные немытые волосы. Сальные пряди свисали на широкий лоб и на торчащий колом воротник, когда Боулз не заправлял их за уши. Он выглядел сутулым, из-за того что постоянно ходил с опущенной головой, уткнувшись подбородком в грудь, будто был безобидным, застенчивым здоровяком. Кротким и стыдливым, в рубашке с воротником, с выпирающим из-под нее пузом и складками жира на бедрах. Торчащие из шорт бледные ноги напоминали толстые волосатые бревна.

Легко было представить, что внешне он мягкий и скользкий, но Отец чувствовал, что в этом крупном теле есть жесткий стержень. Рыхлые плечи и руки скрывали опасную силу. У этого типа могла быть крепкая хватка. Чем дольше Отец следил за ним, тем сильнее ощущал его физически, и они неумолимо становились все ближе друг к другу. Он так явственно представлял себе фактуру, вес и плотность этого тела, что ему начало казаться, что он ни за что не управится с этой грудой влажного мяса.

Боулз всегда закрывал входную дверь, не оглядываясь через плечо, словно окружающее его не заботило. Когда он выходил на свои короткие прогулки, его маленькие глазки были полузакрыты.

По вечерам свет в коридоре не горел. Отцу нужен был свет. Возможно, мысль оказаться в тесном, темном пространстве с Боулзом наедине пугала его больше, чем вид грузной фигуры. И пока он ждал, его воображение без особого труда превращало здоровяка в противника, обладающего подвижностью и зрячестью крысы, прекрасно осведомленного о слежке за ним и просто поджидающего Отца в знакомой для себя темноте. Что-то в этом визите Отцу совсем не нравилось. Нервозность лишь усилилась, когда Скарлетт позвонила и предупредила, что «подозреваемого нельзя недооценивать». Будучи садистом, Боулз, очевидно, любил кровь и чувствовал себя настоящим хозяином Вселенной.

Ранние пятничные часы были бы идеальным временем для визита, но в субботу утром Отец по-прежнему торчал на улице и следил. Планы постоянно менялись. Он потратил на разведку больше времени, чем обычно. Длительные приготовления не подтвердили его цель, а сделали ее лишь еще более размытой. Его сдерживала не только жара.

Небо стало коварного бледно-голубого цвета, обещая прохладу, которая никогда не наступит. Затем бледность будет только усиливаться, пока этот купол из полированной стали не начнет жечь незащищенные глаза. При дневном свете он не сможет здесь находиться. Полумрак продержится меньше часа. Отец вытер предплечьем пот с лица, завел машину и поехал к выбранному для парковки месту на соседней улице. Он войдет через задний сад.

Дом сзади закрывали ели, но он проникнет через забор, оторвав от бетонного столба две полусгнившие панели. В саду спрятаться негде. Даже без дневного света. Если кто-нибудь выглянет из задних окон, его сразу же заметят.

Ему придется двигаться медленно, потому что задний двор являлся настоящей полосой препятствий, устроенной теми, кого не волнует красивый вид. Запах высохшей травы у сломанного забора омрачил его мысли и застопорил выработанную им стратегию, сделав ее еще менее ясной и менее убедительной, после чего его план полностью развалился. Отец устал, он уже несколько месяцев плохо спал, слишком много думал, но так ни к чему и не пришел. Его голова не годилась для сегодняшней работы. Но приведет ли он ее когда-либо снова в порядок?

Дом справа занимали какие-то старики. Их сад отличался аккуратными рядами зерновых культур, растущих вдоль дорожек из белого камня. Дом слева делили две семьи. В начале недели Отец насчитал пять детей и задался вопросом, знают ли родители, кто живет по соседству. Он подумал о ребятишках, играющих возле ветхого соседского дома, и содрогнулся от внезапно охватившего его безумного желания нанести стремительный визит с пистолетом наголо, отказавшись на этот раз от нервно-паралитического газа и полицейского иммобилайзера.