Декамерон по-русски - Елена Логунова Страница 12

Прежде коллеги по «МБС», люди сплошь творческие, культурная элита общества, расценивали мои связи «с ментами» как порочащие. Подозреваю, от остракизма меня спасало только наличие мамы – известной писательницы и брата – модного дизайнера. Своей несомненной богемностью они как-то компенсировали дурное влияние на меня милицейского плебса. И вот, значит, теперь мои контакты в органах на что-то сгодились! Я усмехнулась, шагнула к директорскому краснодеревянному столу и потеснила Бронича у телефонного аппарата.

– Капитан Кулебякин! – без промедления отозвался на другом конце провода мой милый.

– Дениска, спасай! – сказала я.

– Всегда пожалуйста, любимая!

Я приложила трубку к признательно забившемуся сердцу и сказала Зойке, заканчивая давний спор:

– Понимаешь теперь, почему я выбрала мента? Мало слов – много дела! И так во всем.

Пристыженная Зойка уныло кивнула, а Денис в трубке хмыкнул и проницательно заметил:

– Комплименты – это не к добру. Чую, просьба будет на редкость гадкая!

Разумеется, он не ошибся. Однако вытащить из милиции «насильника» Севу оказалось совсем не так трудно, как думал паникер Бронич.

– Конечно, если бы пострадавшая девушка тоже поехала в участок и написала там заявление, ваш Полонский не отделался бы так просто, – снисходительно объяснил мне мой милицейский герой уже поздним вечером, предварительно истребовав и получив с меня благодарность за совершенный им подвиг натурой.

К счастью, барышня скрылась с места происшествия еще до того, как увезли Севу в милицейском «бобике». Пока стражи порядка отскребали с асфальта побитого честными гражданами «насильника», его «жертва» тихо шмыгнула в подоспевшее такси и по-английски удалилась в неизвестном направлении.

– Сумасшедшая какая-то девица, – зевнув, подумала я вслух. – Припадочная! Сначала возвела на парня напраслину, а потом усовестилась и сбежала.

– Уверена, что это была напраслина? – сонно пробормотал Денис. – Я лично вашему Полонскому не слишком доверяю…

Одно время Сева за мной ухлестывал. С тех пор и навсегда он у бдительного милицейского капитана Кулебякина на подозрении. Но я не стала спорить с милым: мне хотелось спать, и я не отказала себе в этом.

Телефон зазвонил среди ночи.

Поздний звонок четко проассоциировался у меня с милицейскими подъемами по тревоге, так что я и не подумала снять трубку. Это сделал Денис. И лишь когда он прилепил мобильник к моему уху, я поняла, что телефон-то мой собственный!

– Инночка! Ах, Инночка! – В трубке захлебывалась слезами мама Севы Полонского.

– Нонна Игоревна?

Я села в постели, включила бра в изголовье кровати и посмотрела на будильник.

Была половина третьего. Шесть часов назад я передала помятого и обессиленного Всеволода с рук на руки его любящей маме, и в тот момент она плакала от радости, так как успела вообразить своего милого мальчика в полосатой робе арестанта, с бритой наголо головой и деревянными колодками на ногах.

Теперь в плаче Нонны Игоревны и малейшей радости не чувствовалось.

– Инночка, Севу забрали! – прорыдала она.

Я подумала, что намятые бока Полонского все-таки потребовали госпитализации, и спросила:

– В больницу?

– Нет, не в больницу! В тюрьму!

– В какую тюрьму? Почему? За что?!

Я покосилась на Дениса.

– Кузнецова! – с упреждением зарычал он, выглянув из-под подушки. – С кем ты, черт побери, якшаешься? Я не буду вытаскивать из кутузки всех твоих хахалей!

– Это не хахаль, это все тот же Полонский, – торопливо объяснила я. – Кажется, его снова арестовали.

– Что, он еще на кого-нибудь напал? – излишне громко поинтересовался бездушный мент.

Нежная Севина мама в трубке захлебнулась рыданьями и отключилась. Я вздохнула, вырубила телефон и грозно посмотрела на Дениса.

– Даже не проси! – каменным, как топор пещерного человека, голосом отрубил он. – Утром. Все – утром!

И мой милый снова уснул, захрапев, как неандерталец, в совершенстве освоивший прием отпугивания носовыми руладами саблезубых тигров. Я немного порычала, как тот же тигр, но услышана не была.

«Что ж, утром так утром», – примирительно пробормотал мой внутренний голос.

Я побила кулаком подушку и натянула до ушей одеяло.

«Ну и что такого, что его в милицию забрали? В милиции тоже люди», – усыпляюще забормотал внутренний голос.

– Пеще-е-е-ерные, – зевнув, согласилась я.

И уснула.

5

Тугриков, в лице, фигуре и манерах которого без труда угадывалось самое близкое родство с пещерным человеком, со скрежетом почесал подмышечную впадину сквозь задубевший рукав форменной куртки и шершавым басом томимого жаждой алкаша гаркнул в открытую форточку квартиры на первом этаже:

– Граждане, откройте! Милиция!

Форточка тут же захлопнулась. В считаные секунды в режиме цепной реакции герметично закупорились оконные проемы по всему фасаду старого «сталинского» дома, построенного буквой «П».

Тугриков искательно заглянул в окно по другую сторону подъездной двери. Там с подоконника широко и бессмысленно улыбалась круглая тыквенная морда, начиненная горящей свечкой. По кружевной занавеске метались кривые тени.

Тугриков с мучительным звуком поскреб стекло ногтем, занавеска дернулась, и над воскуренной тыквой появилась жутчайшая физиономия – синюшная, в мощных шарпейских складках, с кривым красным ртом и зубами наружу. Тугриков замер с поднятой рукой. Вурдалачья морда ему одобрительно покивала и показала сразу два больших пальца.

– Они думают, что мы тоже маскированные монстры! – со смесью удивления и обиды сказал Голубовский.

Тугриков вздрогнул и использовал поднятую руку для крестного знамения.

– Сегодня Хэллоуин, Витя! Импортный праздник всякой нечисти! – объяснил Голубовский.

– Вот люди! Вас че, давно по тыквам не били? – Тугриков укоризненно посмотрел на иллюминированный овощ и помотал головой, как одолеваемая блохами собака. Сходство усугубляло сорвавшееся с привязи на темечке ухо серой меховой шапки.

В середине октября на почве наблюдались заморозки, и вся городская милиция дисциплинированно перешла на зимнюю форму одежды. И хотя в конце месяца вдруг потеплело, легкомысленное поведение погоды не изменило четкой линии заведенного милицейского порядка. Тугриков с тоской думал о любимом спортивном костюме и легкой ветровке. Необходимость изменить удобной экипировке обусловил утренний смотр, куда надо было явиться в полной выкладке, да еще с «тревожным» чемоданчиком.

– Витя, остынь! – позвал товарища лейтенант Голубовский.

Блудный сын благородного семейства, он не производил впечатления прямого потомка пещерного витязя в тигровой шкуре и имел генетическую способность к внезапным гениальным озарениям.

Конец ознакомительного фрагмента