Считалка для утопленниц - Фридрих Незнанский Страница 12

– Нет, собирались это сделать на следующий день. Квартиру опечатали. Так что все ваше. Пишите акт приема. Все передаю в целости и сохранности, – повеселевший следователь передал папку и ключ от квартиры.

В тощенькой папке лежали несколько бумаг: описание места преступления, перечень вещественных доказательств, к которым относилась только окровавленная одежда старушки и ее постельные принадлежности, фотоснимки жертвы в разных ракурсах. Щербак и не надеялся, что на следующий день после изучения места преступления будут готовы результаты экспертиз, поэтому отправился к дому Заботиной.

Когда Николай уже зашел в квартиру Заботиной, зазвонил мобильный.

Демидов жизнерадостным и счастливым голосом возвестил, что уже отдохнул и готов приехать на помощь.

– Диктуй адрес. Так соскучился по настоящему делу! – его бас рокотал в самое ухо, и Щербак непроизвольно отстранил трубку, спасая свою барабанную перепонку.

– Давай, приезжай. Лишние руки и мозг никогда не помешают.

Щербака еще и разбирало любопытство, хотелось узнать, каково быть охранником у иностранного капиталиста.

А пока приходилось дышать гарью и только радоваться, что комната не выгорела. Мебель по стенам совсем не пострадала, только посредине комнаты лежала куча обгорелого тряпья и прогорели полы. Вещи в комнате были разбросаны, и теперь уже трудно было понять – то ли грабители что-то искали, то ли опергруппа проводила обыск. Пол затоптан, доски вспучились, это уже результаты профессиональной деятельности пожарных.

Николай не особо печалился, что со следами на полу теперь полная неразбериха. Районные менты свое дело уже сделали, нужно только дождаться результатов экспертизы. А вот порыться в домашнем архиве у него времени было предостаточно.

Пока Демидов добирался в Митино, Щербак рылся в бумагах старушки. Турецкий ему уже успел пожаловаться на полный кавардак в документах деда Заботина. У бабули с этим было все в порядке. В ее альбоме семейных фотографий соблюдалась идеальная хронология. Под каждой фотографией стояли имя и год съемки, некоторые сопровождались ностальгическими надписями, выведенными каллиграфическим почерком. Например: «Моя лапулечка» или «О, как мы были счастливы». Или «Незабываемые дни». Он нашел фотографию дочери Заботиной с ее новоиспеченным мужем. Но вот беда – фамилия мужа не значилась. На одной из страниц альбома на него смотрело мужское лицо – осунувшееся, с хищным носом и довольно злыми глазами. Под фотографией стояла надпись драматического содержания: «Митенька, что с тобой стало?»

Щербак вытащил фотографию из альбома и отложил в сторону. Подошел к комоду. На полу под ящичком, который кто-то выдвинул, да так и не задвинул обратно, валялась синяя лакированная сумочка, такая старая, что ее предназначение сразу стало понятным. Из нее высовывались пожелтевшие бумаги – старые облигации, квитанции и прочие бумаги, которые старые люди обычно хранят как память.

В дверь позвонил Демидов, и Щербак обрадовался другу, словно они не виделись целый век.

– Шаришь? – спросил Владимир, едва переступив порог комнаты.

– Глаз – ватерпас, – похвалил его за наблюдательность Щербак.

– Какая у нас задача номер один?

– Найти какие-нибудь документы, или справки, или любую хрень, чтобы выяснить фамилию внука Заботиных.

– Да, жаль, что в паспорта стариков не вписывают их детей и внуков. Скольким бы следователям это облегчило жизнь, – сокрушенно заявил Демидов. – Документы у нее только в этом ридикюльчике?

– Посмотри в буфете, я там еще не рылся.

Оба зашелестели бумагами.

– Ну как твой Шихтер? – не сдержал своего любопытства Щербак.

– Ну его на фиг. Дай хоть денек о нем не вспоминать, – попросил Демидов. – Ты не представляешь, что такое опекать взрослого мужика сутки напролет. За ним глаз да глаз нужен. То его дверцей такси прищемило, то в метро вздумал прокатиться – турникет его прихлопнул. Он мне свои синяки каждый день показывал… То объелся в ресторане и из туалета не вылезал. Пришлось на один день переговоры перенести. Я с ним нянькался целый день, утешал. А его экскурсии на Красную площадь каждый божий день?

– А что он повадился? – удивился Николай. – Я понимаю – день, два, но всю неделю!

– Говорит – ничего не видел красивее. Наша Красная площадь – самая прекрасная площадь в мире. У него настроение поднималось, когда он встречал утро, устремляя свой взор на собор Василия Блаженного. Я ему, правда, сказал, что на Лобном месте головы отсекали во времена Ивана Грозного. А он мне в ответ – у каждого народа есть свои кровавые страницы истории.

– Он что – историк? Вроде ты говорил – бизнесмен.

– Историк-любитель. Пристыдил меня. Он нашу историю лучше меня знает. Сказал, что про отсечение голов – брехня. Я потом специально звонил одному историку – действительно выдумки.

– Да? – удивился Щербак. – А я думал – правда!

– А какая же мука была общаться с Шихтером! Мой английский знаешь же какой хреновый…

– А почему он переводчика не взял?

– Потому что жмотяра. На переговорах переводчик был с русской стороны, халявный. Так что бизнес Шихтера не страдал. В смысле, я его с помощью своего английского провалить не мог. А в остальное время ему достаточно было моего английского. А я слова путаю. Он ржет, собака… Я перепутал слова «лайбрэри» с «лэвэтэри». Он как загогочет, ну чистый конь.

– «Лайбрэри» вроде библиотека. А второе слово какое?

– «Лэвэтэри» – туалет, блин. Он спросил про наш Политехнический музей. Ну я слово «музей» знал. Потом вспомнил, что там еще и библиотека. Думаю, дай блесну, пускай знает, что у нас политехническая библиотека в таком шикарном здании. И перепутал слова. Говорю: «Зис ис политэкникал лэвэтэри». Он как заржет! Потом раз десять за день повторял и ржал. Опозорился я, одним словом. А что это я о нем заговорил? – спохватился Демидов. – Ведь слово себе дал – хоть один день не вспоминать Шихтера.

– Ну, извини, любопытно все-таки, – Щербак, посмеиваясь, вернулся к архиву Зинаиды Михайловны.

– Все равно ведь достанете расспросами. Потом расскажу, – махнул рукой Демидов. И как бы в продолжение темы, не меняя тона, обыденным голосом сказал: – Письма Клесова Дмитрия Викторовича из зоны родной бабушке Заботиной.

– Что? – Щербак, который уже удобно расположился в кресле, перебирая бумажки, вскочил.

– Говорю – сидел бабкин внук. И фамилия его Клесов. Вон пишет, чтобы прислала ему денег отовариться в магазинчике. Обещает – по гроб жизни не забудет. Дорогой бабулей называет…

– Насчет гроба не соврал. Загнал собственноручно, – подтвердил Щербак слова Клесова Дмитрия. – Восемь ножевых ранений на теле старушки обнаружили.

– Скотина!.. – выругался Демидов.

Он разложил на столе тощенькую стопку писем, прихлопнул их рукой.

– В каждом письме просьба прислать деньги. Написаны, как под копирку.