Медвежатник - Евгений Сухов Страница 12

Савелий съел сначала стерляжью уху, потом не торопясь отведал страсбургских паштетов и лишь затем отпил вина. Парамон Миронович любовно наблюдал за приемышем, точно так смотрит кормящая мать на младенца, когда он высасывает грудь, полную молока.

Промокнув салфеткой рот, Савелий спросил:

— Так зачем звал, Парамон?

— Ведомо ли тебе, что за поимку потрошителя сейфов банкиры обещались дать полмиллиона золотом? — уважительно пропел старик.

— Читал я об этом, — безразлично отмахнулся Савелий, — только они меня недооценивают.

— А знаешь ли ты, что кое-кто подозревает, что это твоих рук дело?

— И кто же меня подозревает?

— Знаешь ли ты, Савельюшка, такого Григория Васильевича Аристова?

— Мне ли его не знать, Парамон? Этот человек возглавляет розыскное отделение московского департамента полиции.

— Верно. Так вот, этот самый Аристов внедрил своих соглядатаев даже на Хитров рынок. Один из них больно неосторожен был. Все расспрашивал о тебе: кто ты, чего ты, откуда ты?

— Как же ты его не распознал раньше?

— А разве за всеми бродягами уследишь? — печально развел руками Парамон Миронович. — И кто их знает, что они делают подле Хитровки: милостыню просят или за нами всеми наблюдают. А за такие деньжищи, что за тебя назначили, не то что бродягу, честного урку на грех потянет. Так вот что я хотел сказать тебе: та бумага написана Аристову, а в ней рассказывалось, что есть подозрение, будто Савелий Родионов, приемный сын старика Парамона, и есть разыскиваемый медвежатник. В этой ябеде он описал все твои детские подвиги с замками и отмычками. Упомянул и Берлин, где был ограблен не один банк. Вот так-то, Савелий!

— И где же этот доносчик? — мрачнея, поинтересовался Савелий.

— О нем ты больше не беспокойся, сейчас его ангелы опекают. Больше его не найдут.

Савелию не составило труда представить, как двое дюжих молодцов сбрасывают неподвижное тело в глубину спускного колодца. И возможно, сейчас его бесталанный труп полощется где-нибудь в зловонии Неглинки.

— Понимаю.

— Так что будь втройне осторожен, сынок. Не исключено, что за тобой наблюдают.

Аппетит сразу пропал, и даже филе из куропатки, которое Савелий предпочитал всем остальным гастрономическим изыскам, показалось ему пресным.

Старик как будто не замечал перемену в настроении приемыша. Он с особым удовольствием макал куски ветчины в острый провансаль и поглощал их так аппетитно, словно это был последний ужин в его жизни.

— Я думаю, тебе нужно укрыться на время. Хитровка для этого самое лучшее место. Уверяю, о тебе никто не будет знать. А потом, когда все немного поутихнет, ты займешься тем, чем пожелаешь. Таковы правила игры, сынок.

— Нет, Парамон, это не по мне. Порой, чтобы сорвать куш, нужно играть не по правилам. Я знаю, что нужно делать. Спасибо, что предупредил.

Старик нахмурился, отодвинул от себя тарелку:

— Рад был повидать тебя, Савельюшка. Если потребуется помощь, дашь мне знать.

Савелий поднялся, стряхнул с брюк крошки рыбного расстегая и отвечал:

— Спасибо за трапезу, Парамон.

После чего неслышно притворил за собой дверь.

Целую неделю Григорий Васильевич Аристов прожил в предвкушении удачи. На пятницу была назначена большая игра в роскошном особняке княгини Гагариной. По заведенной традиции в этот дом сходились именитейшие богачи города, чтобы схлестнуться за карточным столом, и в разгар игры на кон ставились речные баржи, имения, заводы. Вместе с богатейшими купцами, которым в радость за один присест проиграть десятки тысяч, как всегда, будет масса средних дворянчиков, мечтающих выиграть у светского ротозея четвертной. Это не соперники. Иное дело — разорившиеся графья, которые являются в подобные дома только с одной целью — обыграть! Некоторые из них настолько преуспели в игорном бизнесе, что сумели сколотить состояние и скупали особняки в центре Москвы с той легкостью, с какой в свое время транжирили родовые богатства спившиеся помещики.

Это были шулера высочайшей пробы, которые перебирались из одного салона в другой и присутствовали всегда там, где водились огромные деньги. На это у них был утонченный нюх, который может присутствовать разве что у пчелы-медоносицы, отыскивающей среди множества пахучих цветов самый сладкий нектар.

Григорий Васильевич знал, что многие завсегдатаи светских салонов забирались в такие темные притоны Хитровки и Сухаревки, куда не смеет появляться даже дюжина громил, вооруженных кастетами. Они были своими людьми везде, где шла большая игра. Некоторые из них даже держали притоны, куда заманивали сластолюбивых иностранцев и сибирских промышленников, ищущих развлечений в вольном воздухе столицы, а волоокие красотки охотно помогали гостям освобождаться от обременительных сбережений. Несмотря на любезные улыбки и светское обхождение, подобные люди были опасны и могли не только выманить последний грош, но и, подкупив громил, расправиться с неугодным человеком в дремучем уголке Москвы.

Они были завсегдатаями и в притонах, и в светских салонах. Но даже от урок они требовали к себе уважительного обхождения с обязательным упоминанием титула. Аристов и сам бы поиграл в таком притоне, где минимальная ставка составляла тысячу рублей. Но можно только представить удивление воров, когда они увидят генерала полиции за своими столами.

Совсем иной публикой были купцы, захаживающие в салоны лишь затем, чтобы тряхнуть тугой мошной и весело проиграть многие тысячи. Не было для них большей радости, чем бахвалиться друг перед дружкой солидным проигрышем. Купцы были нахальны, веселы и вели себя в великосветских салонах, как в собственной торговой лавке. И если они западали на красивую хористку, то непременно совали ей в ладонь хрустящую «катеньку» и уговаривали провести вечер в номерах.

Бывали среди гостей и молоденькие офицеры, которые приглашались лишь затем, чтобы скрасить одиночество стареющих дам. Всегда безденежные, юные поручики добирались до богатых домов на извозчиках и скупо рассчитывались темными пятаками. Многие из них в великосветских салонах находили себе влиятельных покровительниц и вот тогда начинали сорить деньжатами, не уступая в расточительности купцам-миллионщикам.

До особняка князей Гагариных Аристов доехал на барских запряжках. Извозчик, молодой веснушчатый парень, азартно погонял откормленного мерина и громко орал:

— Гра-а-а-а-бя-я-а-а-ат!

Прохожие, услышав отчаянный вопль, буквально выпархивали из-под копыт разгоряченного животного, а молодец, не обращая внимания на злобные выкрики, продолжал погонять дальше.

— Приехали, ваше сиятельство! — потянул извозчик за поводья, едва не разрывая удилами пасть мерина. — Это парадные князей Гагариных.

— Дурень ты, голубчик! Это я и без тебя знаю. Вот держи за хлопоты, — и Григорий Васильевич сунул рубль в ладонь парню.