Молчание сфинкса - Татьяна Степанова Страница 12

— После какого случая? — спросила Катя.

— Ну как же, дикая история. Сколько милиции тут у нас тогда было… Хотя вы молодые, вы тогда не работали еще и вряд ли знаете об этом случае. А тут все так года напугались, так настрашились.

— Да что случилось то в этом Лесном? Когда? Давно? — Колосов достал из кармана куртки блокнот. Катя знала — это был особый блокнот начальника отдела убийств. Заменить его не могли ни официальные протоколы, ни оперативные диктофоны.

— Давно. Погодите-ка… Да точно — как раз в самый год и в тот самый день, когда Брежнев умер, Леонид Ильич. Ноябрь был — как сейчас помню, только праздники отошли. У нас тут в Воздвиженском свадьбы играли — сразу двое моих бывших учеников женились. А тут вдруг новость страшная — главврача Луговского в Лесном убили. И как убили-то — зверски! Сначала-то с похоронами Леонида Ильича не до нас было, а потом милиции нагнали, что гороха. Солдат — да, да! Оказывается, что тот, кто убил доктора Луговского, — больной, его пациент, сбежал и где-то тут у нас по лесам в окрестностях скрывался. Ой, и время было — детей боялись одних в школу отпускать, сами ходили с оглядкой. А мне наши мужики, кто понятыми были в больнице при осмотре, потом по секрету рассказывали, — Захаров понизил голос. — Там, в домё-то, в больнице, крови было, крови… И на полу, и на стенах. Нашим-то, а они не какие-нибудь чахлые, городские, а и то дурно сделалось, как увидели они это. Но, слава богу, быстро все тогда закончилось. Поймали того больного, ненормального и куда-то в спецбольницу отправили по-тихому. Тогда, в восьмидесятых, конечно, ни о каком освящении здания и речи быть не могло. Поэтому теперь, когда там вновь после стольких лет запустения возобновляется жизнь, отец Дмитрий счел своим прямым долгом…

— Понятно, — Колосов кивнул. И убрал заветный блокнот, так и не записав туда ничего. История двадцатилетней давности, видимо, его не впечатлила. Катя же выслушала Захарова с великим вниманием, а потом спросила старика 6 том, о чём давно уже собиралась:

— Мне вот родственницы отца Дмитрия настоятельно советовали отыскать какого-то Мячикова; допросить его. А это кто такой будет? Он ваш, здешний?

Захаров смущенно кашлянул. Посмотрел на Катю растерянно.

— Вряд ли стоит придавать значение словам пожилых женщин чьи нервы расстроены и…

— Извините, мы любые показания обязаны тщательно проверить, от кого бы они ни исходили, — возразила Катя. — ВЫ знаете, где этот Мячиков сейчас?

— Нет; нет; я не знаю, где он сейчас. И вообще… Он такой — иногда приходит, потом внезапно, исчезает. Отец Дмитрий его жалел по-христиански, работу ему давал при церкви. Мячиков, конечно, человек очень, своеобразный, можно даже сказать, богом обиженный, но чтобы он такое мог сделать — нет.

— Он не из Лесного ли часом, а? Не бывший ли пациент? — спросил Колосов проницательно, а на Катю глянул вопросительно — что еще за фигурант такой?

— Нет, он никогда нигде не лечился. Увы. Он был судим за цинизм — так это, кажется, называется, за хулиганство. Это… Извините, но я при девушке даже сказать не могу, что это такое. Что он у нас тут вытворял.

— Ну и что же он вытворял? — Колосов оглядел сонный осенний пейзаж, — Говорите, не стесняйтесь, мы на службе.

— Он… Мячиков, ведь он по специальности зоотехник был. И неплохой специалист. В агрофирме «Луч» работал. Ну потом, когда все открылось, уволили его, конечно, выгнали. Сестра его с семьей отсюда уехала со стыда в Калужскую область.

— Да что он такого сделал?

— Сначала парень был как парень. Только замкнутый, смурной. Но ничего этакого за ним не замечали. А однажды танцы у нас были тут в клубе, девушки оттуда возвращались поздно вечером одни. Идут и вдруг навстречу кто-то из кустов — шасть в макинтоше. Макинтош распахнул вот. так, а там под ним — ничего. Извините за неприятную деталь, — голая возбужденная мужская плоть, — Захаров конфузливо покосился н Катю. — Тогда бесстыдника так и не поймали. Потом через пару недель женщины утром на автобус шли — на рынок ехать. Скок им опять навстречу кто-то из кустов — плащ распахнул, а там опять сплошная порнография. Тут у нас не Москва, такого безобразия наши деревенские терпеть не будут. Ну собрались мужики, решили подкараулить. И подкараулили, поймали. И что же оказалось? Наш зоотехник это с «Луча» — Кирюшка Мячиков. Поддали ему мужики хорошенько, к участковому свели. Судили его, дали три года исправработ. В деревне ему с тех пор хоть на улицу не выходи. Затравили его совсем. Хоть и за дело, новее же человек. Отец Дмитрий сжалился, взял его к себе. Сколько беседовал с ним, усовещал. А Мячиков ему в ответ — я сам свидетель — все понимаю, а ничего с собой поделать не могу, словно сила меня какая-то обнажаться при бабах толкает. Ну работал он тут при церкви. А по осени пропадать стал — на день, на два. Отец Дмитрий ему тут на днях строжайшее внушение сделал: не вздумай опять за свое, мол, приняться, грех это великий. А Мячиков в ответ дерзить стал, огрызаться.

— Ну осенью обострения бывают, — философски заметил Колосов. — А вы давно этого типа тут видели? В день убийства он был тут?

— Утром точно был. Отец Дмитрий как раз его и воспитывал по-пастырски. А вот что-то сегодня не пришел он бочки красить, а ведь должен был доделать работу.

— Не пришел? А где живет? В Тутышах?

— Нет, дом у них на главной усадьбе «Луча». Сестра-то с мужем уехали, хату оставили. Только Мячиков там редко бывает. Перед соседями стыдно. Каждый ведь пальцем тычет.

— Ладно, отыщем этого вашего эксгибициониста, — щегольнул термином Колосов. — Что я еще у вас спросить хотел — в день убийства вы сами-то когда видели отца Дмитрия в последний раз?

— Да утром и видел. Мы с ним церковь открыли. Он мне как раз насчет денег и сказал — мол, после обедни и поеду в банк.

— Это было во сколько?

— Утром рано. А в десять мы расстались. Я в магазин спешил. У нас по четвергам и пятницам основной привоз всего. Так что я в Воздвиженское пошел, а отец Дмитрий в церкви остался.

— А Мячиков тоже там был? — уточнила Катя.

— Да я ж говорю — он бочки красил.

— Алексей Тимофеевич, а где вы живете? Далеко отсюда? — спросил Колосов.

— Я вам покажу, пойдемте. Отсюда мой дом видно. — Захаров, быстро семеня, повел их за церковь.

Пейзаж здесь, в стороне от дороги, словно раздавался вширь к горизонту: направо вдали среди багряной осенней листвы темнели крыши каких-то строений. Впереди бурым лоскутом стелилось картофельное поле. По нему, тарахтя, ползали два уборочных комбайна. Налево разбитая проселочная дорога уходила с холма под уклон, спускаясь на дно узкой тенистой лощины. А на противоположном склоне холма виднелась деревня.

— Вон там, видите, только спуститься и подняться, — показал Захаров. — Там я живу, второй дом с края.

— А там кто живет — вой в той даче? — Колосов указал на ближайший к проселку одинокий двухэтажный дом с круглым, похожим на иллюминатор, окном наверху. Дом прятался за глухим дощатым забором. Вокруг Дома росли сосны. У дачных ворот стояла машина. Катя напрягла зрение — вроде джип. Но отсюда видно плохо.