Слишком большой соблазн - Людмила Феррис Страница 12

Она думала, что загадочное убийство такой личности, как Яценко, может перевернуть науку космонавтику, в которой, как в любой отрасли, уже все «схвачено», денежные потоки определены и идут в «накатанном» направлении. Сейчас акценты сместятся так сильно, что «Орбитальная группировка» может потерять центр тяжести, а фигура при смещении центра тяжести теряет устойчивость даже в положении равновесия. Это непреложный закон физики.

Следователи то топтались в громадном кабинете убитого, то что-то измеряли в маленькой потайной комнатке. Юлька пыталась разглядеть, что они там делают, но тщетно, всю панораму плотно закрывала широкая мужская спина. Строгая секретарша вмиг перестала быть строгой и «железной», по ее щекам текли слезы, помада потеряла цвет, а высокие каблуки ее черных туфель, так подходивших к деловому костюму, нервно царапали ковровую дорожку в кабинете. Женщина комкала в руке платок и повторяла:

— Кошмар! Не может быть, какой кошмар! У него сегодня запланировано столько встреч. Это невозможно.

— Не будет уже никаких встреч. — Юля протянула ей стакан с водой. — Возьмите себя в руки, уже ничего сделать нельзя. Примите мои соболезнования. Вы, наверное, давно с ним работаете. Каким он был человеком?

— Это вы! Вы зря сегодня к нему пришли! А я вас оставила с ним наедине!

— Я?! Да вы с ума сошли? Ваша пресс-служба просила интервью, я вообще в кабинете простояла зря.

— Он не хотел с вами встречаться. Он говорил мне это! А теперь ко мне лезете со своими дурацкими вопросами!

Тут один из следователей активно заинтересовался тем, что говорила секретарша.

— Вы только что сказали, что у Владимира Николаевича были основания негативно относиться к Сорневой?

Дама замерла, помолчала и выпалила:

— Он вообще не любил журналистов, называл их выскочками. Говорил, что с ними одно напряжение.

— За это не убивают, — встряла Юлька. — Пусть он как хочет нас называет, то есть называл, хоть горшками. Нашу профессию многие не любят.

— Вы не ответили на вопрос о журналистке Юлии Сорневой, — не глядя на нее, следователь обращался лишь к секретарше.

— А Сорнева — это кто?

— Это я. Юлия Сорнева, — усмехнулась Юля.

— Я вспомнила вашу фамилию. Я выписывала вам пропуск.

— Я так и не понял, — настаивал следователь, — были у убитого с журналисткой Сорневой неприязненные отношения?

— Не знаю. Я говорю, что он просто не любил писак! — сердито глядя на Юлю, повторила секретарша.

— Вы знаете, мне абсолютно наплевать, любил ли ваш начальник журналистов и меня лично. Абсолютно! — разозлилась Юлька.

Она вспоминала эту неприятную сцену, тело убитого Яценко в кабинетике, и мурашки побежали по коже.

— Папочка, приезжай быстрей и помоги мне разобраться, почему убивают «космических менеджеров», обласканных государством и правительством. Кто мог желать смерти известному и успешному Яценко?

Краевой прокурор надрывно кричал в телефон:

— Ты что, посоветоваться не мог?! Зачем пресс-конференцию созвал, чудило? Мне в Генеральной прокуратуре пообещали погоны снять, если мы этот политический скандал не потушим. Просто пожар получился.

— Странная у тебя реакция, товарищ Хоркин, очень странная. Прокурорским прослушки втыкают, а мы молчим и тушим. Может, в пожарные переквалифицироваться?

— Да в том-то и дело, что не молчим, а тут же журналистов зовем! Тяжело было мне позвонить, Иван Николаевич?

— Тяжело, честно, тяжело. У меня просто приступ ненависти случился, если бы не выплеснул все эмоции, инфаркт бы получил.

Хоркин знал, что Кочетов будет искать любые законные пути для доказательства, и если не получится это сделать с первого раза, то повторит десятый, только борьбу не прекратит, не из такого он «теста».

— Инфаркт, похоже, у меня будет.

— Прорвемся. Ты результаты проверки знаешь? Когда будем Вороткина привлекать?

— В том-то и дело, что знаю. Отпечатки пальцев там твоего сотрудника — старшего помощника прокурора Ивлева. Только без глупостей, Иван Николаевич, без глупостей…

Но Кочетов его уже не слушал и скомандовал секретарше:

— Пусть Ивлев зайдет.

— Слышал я, что ты, Виталя, увольняешься! — без обиняков начал прокурор.

— Это с чего вы взяли, Иван Николаевич! Какие-то очередные слухи о прокурорских.

— Нет, дорогой Виталя. После того как мне сообщили, что твои отпечатки пальцев у меня на столе, делать тебе здесь нечего, раз ты меня, сволочь, продал. За сколько тебя Вороткин купил, даже уточнять не буду. Надеюсь, ты не прогадал.

Кочетов всегда говорил правду, то и дело вспоминал Максима Горького — «правда плохо пахнет». Прямолобый правдоруб, он иногда оказывался в собственной ловушке, люди не любят честность, да и зачем рассказывать, что друзья безразличны, жена надоела, а работой совсем не хочется озадачиваться. Как показывает практика, лучше тот, кто поддакивает или разводит руками, а кто честен, в итоге оказывается для многих врагом.

— Иван Николаевич, можно я объясню…

— Не надо, а то могу спустить тебя с лестницы. Ты знаешь, что я человек горячий, а здесь третий этаж, кости переломаешь, мне потом больничный оплачивать.

Виталий Ивлев вышел от прокурора, он знал крутой нрав своего начальника, да и как объясняться с Иваном Николаевичем, он пока не придумал. Прослушку Ивлев не ставил, но видел, как ребята из отдела городской безопасности два месяца назад поздно вечером заходили в кабинет прокурора. Кочетов был тогда в командировке, а Ивлев задержался на работе. Уже после нежданных визитеров он зашел в кабинет прокурора, сразу все понял, но решил, что связываться не будет. У начальников свои разборки, а если туда сунуться, то вполне можно остаться без головы, впрочем, и сейчас ему предлагают уволиться.

— Придется действительно к Вороткину обращаться, он мне когда-то место юрисконсульта предлагал, а то ведь прокурор работать не даст, будет грызть и грызть.

Иван Николаевич Кочетов остро переживал предательство Ивлева, ведь он взял Виталю на работу сразу после института и доверял ему.

— Старый черт, так тебе и надо! Уши развесил, болтаешь почем зря, а тебя враг слушает, да еще свои сдают.

Кочетов был человеком без компромиссов и делил жизнь на черное и белое. Он был не способен идти на уступки и лавировать. Прокурор, привыкший выносить обвинения, считал, что компромисс оправдывает подлость в отношениях и закрывает глаза на многое.

— Ты упертый! — говорила жена и была права, потому что он умел либо любить, либо ненавидеть.

Сейчас Кочетов ненавидел Вороткина и думал, как и на чем его подловить. Результатов проверки деятельности администрации по госзакупкам еще не поступило, но он уже знал, что это будет поводом для новой проверки и, даст бог, возбуждения уголовного дела. С журналистами, конечно, он поторопился, получилось, что обвинил мэра, а сподлючил его сотрудник, но делать шаги назад не собирался. Он вспомнил большие серые наивные глаза молодой журналистки, которая просто смотрела ему в рот и кивала при каждой произнесенной им фразе.