Убийство в Невском переулке - Игорь Москвин Страница 12

— Вот, — указательный палец нацелился на Жукова. — Приметы нам известны от… как ты его называл, Минц? — Миша кивнул. — Приметы известны от Минца. Тебя это не наводит на определенные мысли?

— Минц? — удивлению помощника не было предела. — Минц? — повторил он. — Вы бы видели его, он не то, что ножа побоится в руки взять, я уж не говорю, чтобы смерти такое количество народа отдать. Нет, Иван Дмитрич, такого быть не может, притом он не мог отлучиться со станции.

— Не мог, это правда, но ты же сам знаешь, что не всегда человек самолично участвует в злодеянии.

— Так вы подозреваете Минца?

— Я высказываю один из возможных вариантов нашего дела.

— Но как… — Жуков старался подобрать слова, но никак не удавалось.

— Миша, имеешь возражение?

— Да, — сыскной агент как-то подобрался и вроде бы стал выше. — Имею. Начальник станции Минц, на мой взгляд, человек пугливый и смотрящий в рот начальству, ради места готов на унижения, но чтобы организовать, — Миша сжал губы и продолжил, — такое дело… Вы простите, Иван Дмитрич, но у него, как говорят наши подопечные, кишка тонка.

— Не кажи «гоп», как говорят в Малороссии, в каждом где-то там, — Путилин приложил правую руку к груди, — на полочке пребывает в сонном состоянии бес, но не у всех он прорывается что-то сквозь глянцевую оболочку. Этот Минц назвал тех, кому утром продал билеты и кто направился с Ланской в столицу. Вот их и расспроси о нашей троице, тем более что они ехали разным классом. Смекаешь?

— Что не понять? — безо всякого удовольствия произнес Жуков.

— Миша, если тебе не по душе то, что я поручил, то лучше мне направить другого агента, ты будешь смотреть предвзятым взглядом, и очевидные для другого вещи пройдут мимо тебя.

— Иван Дмитрич, — помощник так резко поднялся, что стол скользнул ножками по паркету, — я уже не мальчик, чтобы капризничать по поводу следствия, тем более что речь идет о преступниках, которые людскую жизнь считают за копейку.

— Тогда, Миша, жду твоего доклада.

ТОЛЬКО ПОЗДНИМ ВЕЧЕРОМ вернулся Жуков в сыскное отделение. Исколесил полстолицы, два раза ездил в Ланскую, отвлекал от дел пристава, который скрепя сердце выделил помощнику Путилина одного из околоточных, чтобы разыскать четверых невольных свидетелей, которые с утра ехали в город.

Чиновник Тимохин, ехавший третьим классом, аккурат сидел напротив двух незнакомцев, один из которых картавил и «подозрительно кидал взоры по сторонам, словно хотел высмотреть добычу». Попутчик чиновника был лет тридцати пяти, круглолиц, с пышными усами и родинкой под правым ухом, это Тимохин приметил. Когда незнакомец смотрел в окно, второй, помоложе, годков под тридцать, лицо обычное, а вот глаза колючие, словно хотел проколоть сидящего напротив насквозь. Напоследок чиновник сказал:

— Да не смотрел я на них, больно уж неприятные личности.

Степаниха — Евдокия Степановна Самотекова, оказалась вопреки прозванию молодой женщиной, в накинутом на плечи старом потертом платке и такой же потертой куцей шубейке. «Денег у нее куры не клюют, — охарактеризовал Степаниху околоточный, — но ходит, как босячка». Та вообще ничего не могла сказать о тех двоих, хотя ехала тем же третьим классом.

Петр Трофимович Иванов — степенный мужчина под пятьдесят, с бородой, лопатой ложащейся на грудь, ехал первым классом. Незнакомого пассажира, который сел с ним на Ланской, рассмотрел хорошо, даже запомнил, что тот постоянно поглаживал правой рукой саквояж и на лице появлялось подобие хищной улыбки, скалил рот, что бросалось в глаза отсутствие передних верхних зубов, и только в этот миг становился заметным едва видимый горизонтальный ровный след, словно кто-то провел острым лезвием под нижнею губою, серые глаза, нос с горбинкой, тонкие брови, словно прочерченные над глазами одной линией. Портрет совсем не напоминал тот, который дал в описании Минц. Было над чем задуматься. Прав оказался Иван Дмитриевич, начальник станции участие в событиях в доме Федьки Веселого принимал, и самое непосредственное, хотя в минуту убийства находился на станции и отправлял поезда.

Приблудова, четвертого пассажира, Миша не нашел, тот уехал по делам в Москву. Конечно, важно было побеседовать и с ним, но случая не представилось.

СМУЩЕННЫЙ ЖУКОВ СИДЕЛ перед Путилиным.

— Значит, все-таки Минц, — удовлетворенно потер руки Путилин, не упоминая, что Миша чуть ли не клялся в неспособности начальника станции не только принимать участие в убийстве, но и это убийство организовать.

— Как вы поняли, что Иван Егорыч замешан в этом деле?

— В Ланской живет не так много народу, поэтому каждый знает, кто чем дышит. Вот Минц должен был знать Федьку, не такой уж Перышкин богатей, чтобы с таким почтением к нему относиться. И потом Минц тебе признался, что раз-два разговаривал с Веселым. Да не могло такого быть, начальник станции, как и пристав, захаживали в заведение, а значит, знали хорошо хозяина заведения. Мог скрывать знакомство пристав, но начальнику станции ничем такое знакомство не грозило, а значит, причина была в ином.

— Ему надо было увести нас в сторону, подальше от истинных преступников, — дополнил Миша.

— Совершено верно, — вдруг Иван Дмитриевич ударил себя по лбу. — Старый осел, ой и осел. Бросай все, и на Сенную, вези сюда Прохора, пока не поздно.

— Он?

— Миша, потом расскажу, а сейчас за Кузминым. Да поживее, — вдогонку слышал помощник, — как бы не было бы уже поздно.

ПРОХОР ЗАМЕР, ПРИВАЛИВШИСЬ к стене, глаза закрыты, казалось, перепил человек, а теперь отдыхает.

Миша подошел к Кузмину и тронул легонько за плечо. Мастер по сейфам повалился набок, левая рука безвольно свесилась, и стало заметно темное пятно с выступающим сломанным лезвием. Прохор был мертв, и довольно давно, вероятно, с ухода Жукова из заведения.

Жуков половину ночи потратил сперва на ожидание врача, местного пристава, околоточного, потом на составление бумаг. Умаялся так, что, придя домой, уснул не раздеваясь, хотя ко всему прочему чувствовал прямо волчий голод.

Все крутилась мысль, что лучше бы днем отвез Кузмина в сыскное, смотришь, и был бы тот жив. Проспался в камере, поведал бы, кто на него имеет такой зуб, что вместо себя Прохора подсунул. А теперь в морге на льду лежит остывшее тело со сломанным лезвием ножа. Рукоятку нашли под столом, и никаких примет. Деревянная ручка, потертая и старая.

УТРОМ ЖУКОВ РЕШИЛ проявить самостоятельность и поехал на Ланскую.

— Иван Егорович, — вкрадчиво и с какой-то таинственностью в голосе говорил Миша начальнику станции, — преступник опознан и даже найден, благодаря вашему точному описанию. — Минц испуганно скользнул взглядом по лицу помощника Путилина. — Вам не стоит бояться, — продолжал Жуков, но сам отметил этот взгляд. — Однако нам предстоит проехать в анатомический театр. Да-да, вы не ослышались, в анатомический… Преступники, видимо, не сумели поделить добычу и избавились от лишнего, как говорится, рта.