Ужасные невинные - Виктория Платова Страница 13

Но я в свойственной мне манере последыша-кинокритика издвухнедельного альманаха запаздываю с реакцией на события.

Освободившись от удавки – галстук перекочевывает в карманбрюк, направо от презервативов, направо и значительно ниже, – ярасстегиваю верхнюю пуговицу рубашки, потом еще одну. Видоктот еще, но теперь,по крайней мере, разговор о пятнах крови отпадает сам собой. Кто бы его низавел.

* * *

…Сука.

Я мог бы предположить нечто подобное, и все-таки… БлизостьЛоры и девушки поражает меня в самое сердце, правда, это не та близость, послекоторой хочется – в припадке ревности – замочить оба действующих лицагипотетического адюльтера, они просто разговаривают.

Перетирают срань, как обычно выражается Лора. Но ситуациядалека от обычной, стоит только взглянуть на Лору. Такой я не видел ее никогда.Собственно, и узнаю я ее лишь по провокационному мини-платью, в инструкции поего применению напрочь отсутствует пункт «нижнее белье»; по платью и мундштуку,что-то с ним не так, то ли он вытянулся до размеров трости, то ли усох доразмеров фильтра к «Парламенту», хрен поймешь.

Нет, женщину в платье Лоры я не знаю.

И никогда не знал. Была ли она на Пиренеях? Со мной – точноне была, я и сам не был, а угарная корпоративная поездка в Коктебель(От-ебель)не в счет, Дюссельдорф с Кельном и франкфуртский аэропорт тоже можно засунуть взадницу. Пока я сидел с кенийкой, Лора прохлаждалась с итальянским карабинероми, кажется, даже отсосала. Или он у нее, что, впрочем, не так уж важно. Важнаее физиономия сейчас, хотя нужно быть последним циником, чтобы назвать это лицофизиономией.

Это лицо – смуглое (обуглившееся от страсти?), этипотрескавшиеся губы – как потрескавшиеся камни мостовой – или как дощатый пол,десятки каблуков стучат по нему в ритме фламенко; десятки каблуков, им и сносунет, десятки кастаньет, нет на них управы; «ти амо», «ти амо», кончится ли вседобром?

Ти амо.

Лорино лицо танцует для девушки, в которую я отчаянновлюблен.

Ти амо. Ти амо. Ти амо.

– …А вот и я.

Ничего общего с agual ничего общего с quierol ничего общегос azucarl [9].

Скверно, очень скверно влезать на сцену, не зная азов, непопадая в такт; вот и я – любитель-приготовишка, начисто лишенный грации, сводкой, распяленной на брючном ремне.

– Вот и я.

– Виделись. – Лора смотрит на меня почти сненавистью, невидимые эмбра и мачо [10] щелкают перед моим носомпопеременно.

Эмбра. Или «самка» в дословном переводе, Лора будетсражаться, как и умеют сражаться только самки, – пока последняя капляпрогорклого молока не вытечет из сосцов, не смешается с кровью и землей, –не суйся, милый, эти прямые волосы, этот прямой лоб не для тебя. Сука. Пошлаты, сука!..

– Привет, Макс. – Скорпионьи хвосты ободряющеподрагивают, что может означать одно: выбора у нас с Лорой нет, умрем мы дваждыили трижды в промежутках между щелканьем кастаньет – выбор всегда останется задевушкой.

– Так вы знакомы? – На Лору жалко смотреть.

– Почти. Я – Тинатин.

Тинатин. Вот как, вот оно что. Имя обдувает меня подобнолегкому ветерку, слишком легкому, слишком непостоянному, неизвестно, какиезапахи он принесет, чем обернется через минуту. Тинатин. Ти-на-тин. Не об этомли имени я мечтал, не его ли выдувал из бутылочных горлышек еще в детстве? Яготов поверить – именно его. Я почти верю. О чем-то сходном думает и Лора, хотявряд ли в ее детстве были бутылочные горлышки. Старинный фарфор – немецкий,китайский, – скорее всего, куклы тоже были фарфоровыми и разбивались созвоном – ти-на-тин.

– Тинатин. Можно – Тина.

– Тина, – шепчет Лора.

– Тина, – шепчу я.

– Здесь скучно, – шепчет Тинатин.

– Можно продолжить вечер в каком-нибудь другом месте.Повеселее.

Лора, конечно же, предложение исходит от Лоры, еще один –победный – удар эмбры, мне нечего противопоставить ресторанному критику«Полного дзэна». На Ким Ки-Дука Тинатин не клюнет, география смерти ианатомический театр любви уж точно не для нее.

– Хорошая идея. Правда, Макс?..

На Лору жалко смотреть. Я и не смотрю, я смотрю только наТинатин. И Лора, на которую жалко смотреть, тоже смотрит на Тинатин. Нам ираньше случалось лезть под платье одним и тем же цыпочкам, но сегодня – сейчас– все по-другому, до платья Тинатин не добраться, руки у нас коротки; рукикоротки, а лестничный пролет длинен. Она – вверху, и по-прежнему в своихвросших в кожу очках, мы с Лорой – внизу, и керамические наши сердца, пригодныеразве что для тушения сигарет с мундштуком и без, – керамические нашисердца разбиты.

Не спутать бы осколки.

Не спутать бы; иероглифы, образующие имя постыдной тайныХайяо, мне ни к чему. Латинские имена карабинеров из аэропорта во Франкфурте –тоже, возможно, и сама Лора не удосужилась их узнать: безличный секс, которыйона время от времени практикует, предполагает отсутствие имен. Безличный секс,который время от времени практикую и я, предполагает наличие одной-единственнойфразы: «Ты прелесть, о-о!..». Когда-то давно я нашел ее в кармане своегопапаши, куда регулярно лазал за мелочью, ничего другого там не водилось –жалкая мелочь, жалкие, сбившиеся в кучу волосы на затылке, сам затылок – неменее жалкий, никакого сравнения с куклами Лоры – немецкими, китайскими… «Тыпрелесть, о-о!..» – и как только моему папаше удавалось раскрутить на минетвсех своих баб? И кто только не перебывал у него в паху, теперь мне кажется,что и черножопая джазистка Викки Андерсон там отметилась, и Си-Си Кетч слегкаподпортила там свой феерический причесон «бананарама», а Моника Левински не попалав общий список исключительно по малолетству. Хотя папаша пользовал и нимфеток –с бледными ногами, бледными волосами и болячками над верхней губой.

Лоры среди них не было.

Но я легко мог бы ее представить – рядом с папашей, вдальнем углу кухни, у мутного окна, среди жестянок из-под халвы, набитыхмокрыми окурками. Не эту Лору, на которую теперь жалко смотреть, а ту, которуюя знал еще полчаса назад – высоколобую тварь с запахом болгарского лечо вподмышечных впадинах; с роллами из морепродуктов на запястьях, ихкультурологическая ценность равна культурологической ценности Акрополя; скорейской лапшой куксу, вплетенной в волосы, – повесить ее остатки на ушинашим зажравшимся тамагочи святое дело.

Лора, что с тобой случилось, Лора?..

То же, что и с тобой, милый, сказала бы Лора, если бы моглапрочесть сейчас мои мысли. Если бы – но ей не до меня. Я и сам далек отсантиментов припортовых кабаков, окажись мы там – я первый разбил бы Лоринолицо о край раковины в сортире – или как там еще избавляются от конкурентов?Перетягивают шею шнурками под гаражный рок-н-ролл, суют перо в ребра подфолк-хреновину, выдавливают глазные яблоки под Билли Айдола.