Сыщик и вор - братья навек - Владимир Колычев Страница 13

Интуиция Калугина не подвела. Лагунин и в самом деле собирался свести счеты с Лохматым. Неосторожно поступил тот, решив, что он более не опасен. За что и поплатился. Он получил «перо» в бок. А доблестная советская милиция в лице капитана Калугина и майора Осипова могла похвастать тем, что преступление раскрыто на месте. Убийца гражданина Лохматова взят с поличным. И сам дьявол не поможет ему теперь уйти от ответственности.

* * *

Грозно лязгнул запор, жалобно скрипнула железная дверь, и Женю втолкнули в тесную душную камеру городского следственного изолятора.

Его лицо оставалось невозмутимо спокойным, когда, спускаясь по ступенькам, он осматривал место своего заточения. Жара, духота, вонь параши и грязных носков. Хмурые озлобленные лица уголовников.

В новом костюме-тройке, в белой рубахе, выглаженный, вычищенный, еще пахнущий дорогим одеколоном, он пришел к ним из чужого мира. И совсем молодой, восемнадцать совсем недавно исполнилось. А еще — красивый. Лицо по-детски нежное, еще не знавшее бритвы. Кое-кто даже устремил на него похотливые взгляды.

— Проходи, красавчик! Чего встал? — глумливо усмехаясь, подкатил к нему красномордый мужик с пивным животом.

— Кавалеры приглашают дам! — куражась, он протянул руку, чтобы провести его к свободному месту.

Но Женя словно не замечал его. Как будто его и вовсе в этой камере не было. Ни одна черточка не дрогнула на его окаменевшем лице. Он спокойно обогнул наглеца и прошел к своему месту. И занял его с видом хозяина.

Толпа подследственных с интересом наблюдала за ним и пузатым. Для них начиналось цирковое представление. Это хоть как-то должно было скрасить их серое и мерзкое существование.

— Ну и видок у тебя, пацан!

Красномордый подошел к Жене и навис над ним всей громадой своего жирного тела. Но тот по-прежнему не замечал его.

— Ты как тот музыкант, который на концерт пришел… А может, ты нам сыграешь?.. У меня флейта есть!

— Кожаная? — засмеялся кто-то.

— А то какая?.. Когда ее на клык берешь, такая музыка получается… Ну так чо, пацан, сыгранешь нам…

— Я только на скрипке играть могу, — немного подумав, сказал Женя.

Взгляд толстопузого наполнился весельем.

— На скрипке? А это еще куда?.. Воздух сотряс оглушительный смех.

— А я покажу…

Женя встал, вышел на середину камеры и взял в руки невидимую скрипку, поднес к ней невидимый смычок. И заиграл. Только музыки, конечно, никто не услышал.

— Хреновая у тебя скрипка, дружок! — насмехаясь, заметил толстопузый. — А вот моя кожаная флейта тебе будет в са…

Он не договорил. Правая рука Жени с плавного движения перешла в резкий взмах. Пузатый вдруг замолчал и отскочил от него. Из его рассеченных щек фонтаном хлынула кровь.

Медная пятикопеечная монета служила Жене неким талисманом. Он брал ее с собой всегда, даже если не ходил на дело. Была она с ним, когда он нанизывал на нож Лохматого. С нею его повязали менты. Она не принесла ему удачу. Но расставаться он с ней не хотел. Его обыскивали, и не раз. Но всегда он умудрялся сохранить ее. Он, как фокусник, перекладывал ее с места на место. Никто не смог ее найти.

Когда толстопузый на полуфразе широко раскрыл рот, Женя и полоснул его монетой, крепко зажатой в пальцах. Он рассек ему пасть. Теперь ему в глотку можно было запихать целый арбуз.

Хватаясь за рассеченные щеки, пузатый недоуменно посмотрел на Женю. Потом дико заорал. И бросился на него. Но нарвался на кулак, устремленный ему в переносицу. Как будто он напоролся на железную трубу. Тело его содрогнулось, и он грохнулся на пол. Подняться с него он не пытался. Зажимая щеки руками, он жалобно заныл.

— Ничего себе! — присвистнул кто-то.

— Вот ты и дома! — услышал Женя чей-то одобрительный голос.

Он обернулся и увидел седовласого мужчину с жесткими чертами лица и лукавыми глазами. Его он раньше никогда не видел.

Но тот, оказывается, знал его.

— В миру у тебя не было имени, — сказал седовласый, подходя к нему.

Его внимательно слушали. Вне всякого сомнения, у него здесь был непререкаемый авторитет.

— Тебя звали просто Женя. А в нашем мире имена другие… Ты хорошо играешь на скрипке, — он усмехнулся, покосившись на красномордого. — Поэтому будем звать тебя Скрипач. Вот ты, Скрипач, и дома… Теперь будешь жить по нашим, воровским, законам. Ты же вор. Хотя еще и не совсем наш… Цирюльник маляву с воли подогнал. За тебя подписывается…

— Но откуда он…

— Он все знает, — перебил седовласый. — Ты еще не знал, в какой хате чалиться будешь. А Цирюльник уже знал… Он в курсе всего… Все верно, Лохматого уже давно пора было разменять. Зарывается он. Его еще до тебя приговорили. Но ты всех обскакал…

— Так это он Лохматого мочканул? — послышалось со стороны.

— И за Цирюльника подписался. Мента с «лопатником» нагрел. Мы о тебе, Скрипач, все ведаем. Только ты не наш. Не по нашим законам живешь… Но это, я думаю, поправимо… Или нет?

— Да, — твердо сказал Женя, глядя собеседнику в глаза.

Суд над ним состоялся ровно через месяц после ареста. Следствие не заняло много времени. Неопровержимые доказательства вины решили его судьбу еще до вынесения приговора. А приговор был суров. Одиннадцать лет строгого режима.

Но Женя воспринял его спокойно. Как будто его на курорт в Сочи по туристической путевке отправляли. А в чем, собственно, дело? Если его посадили, значит, так оно и должно было случиться. От судьбы не уйдешь.

Только его родители не разделяли подобной философии. Они узнали о темной стороне его жизни. Но продолжали воспринимать случившееся с ним как досадное недоразумение. И отказываться от него, как это делали в подобных случаях некоторые другие, не собирались.

Не собиралась отказываться от него и Валя. В отличие от родителей она догадывалась, что темный путь, которым он пошел, избран им сознательно.

— Ты знай, я буду ждать тебя, — сказала она ему на последнем свидании.

Завтра он должен был уйти по этапу.

— Одиннадцать лет? Тебе это ни к чему, — попытался он вразумить ее. — Ты симпатичная, молодая, умная. Выйдешь замуж, нарожаешь детей…

— Мне никто не нужен, кроме тебя…

— Но я не люблю тебя, — спокойно сказал он. Однако она не поверила этому. Странно, ведь он никогда не уверял, что любит ее.

— Расскажи это кому-нибудь другому, — покачала она головой. — Тебе нужна только я… На том они и расстались.

* * *

«Столыпинские» вагоны подогнали к специальной платформе. Послышались скрип тормозов и окрики конвойных. Осужденных выталкивали на площадку, выжженную жарким солнцем.

Покинув вагон, Женя жадно вдохнул сухой горячий воздух. Он обжег ему легкие. Но все равно Женя был рад ему. Надоела теснота и вонь, в которой он пребывал столько дней.