Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон Страница 13

— На сколько же? — не унималась упорная Августа.

— Возможно, сумма в итоге составит миллион с четвертью, возможно — полтора миллиона фунтов. Но мы обязаны вернуться к основной теме…

— Минутку, прошу вас, минутку, мистер Дрейк! — глядя перед собой, Августа Кокборн погрузилась в арифметику. — Согласно этому самому завещанию, всего лишь, как вы нам сказали, одному из нескольких и лично для меня абсолютно не достоверному, мне и брату назначено по двадцать тысяч, а собору… — она запнулась от жуткого результата подсчетов, и конец фразы ядовито зашипел смесью насмешки и презрения, — …собору, стало быть, миллион с лишним?

— Совершенно верно, — холодно подтвердил Дрейк. — Завещание номер два помечено мартом тысяча девятисотого года, — продолжил он официальную процедуру оглашения, но Пауэрскорт уловил в голосе юриста нотку недоверия к подлинности документа. — Эту бумагу, по словам миссис Кокборн, Джон Юстас составил в лондонском доме сестры и отдал на хранение мистеру Кокборну, который, в свою очередь, передал ее адвокатской фирме «Мэтлок-Робинсон» (Чансери-лейн, Лондон), откуда текст поступил ко мне.

Оливер Дрейк взял со стола листок с машинописным текстом, занимавшим менее страницы. Декан напряженно ждал. Пауэрскорту ясно вспомнился момент, когда миссис Августа Кокборн, чистосердечно излагая свое дело при первой встрече, мельком обмолвилась о вероятности завещания, написанного год назад гостившим у нее братом.

— В этой бумаге, — слегка щурясь, продолжил Дрейк (от Пауэрскорта не ускользнуло настойчивое именование документа «бумагой»), — ни слова относительно наград слугам; здесь назначается пятьдесят тысяч брату-близнецу завещателя и пятьдесят тысяч собору. Остальной капитал, а также усадьбу и все имущество наследует сестра, Уинифред Августа Кокборн, проживающая в Лондоне, район Хаммерсмит.

— Так слугам ничего? — переспросил декан. — Вообще ничего? Очень, очень, по-моему, нехарактерно!

Впервые Пауэрскорт увидел радостное лицо Августы Кокборн, которой все-таки, пусть на мгновение, но удалось разбогатеть.

— Последнее, наиболее свежее завещание было сделано совсем недавно, в январе сего года. Документ этот имеет весьма существенное отличие. — И, как бы отвечая на тут же мелькнувший у Пауэрскорта вопрос «отличие — от чего? от первого или второго? от обоих?», юрист пояснил: — К составлению документа не привлекались ни я, ни кто-либо другой из нашей фирмы. Завещание написано у поверенного в Хоумертоне, за сотню миль отсюда. Начальные пункты полностью соответствуют документу номер один: те же дары слугам, пятьдесят тысяч доктору, по двадцать тысяч брату и сестре. Однако Комптонский собор не упомянут. За вычетом названных сумм все состояние Джона Юстаса должно быть передано Армии спасения.

— Армии спасения?! — хором воскликнули декан и миссис Кокборн.

— Но почему, зачем? — обращаясь к Августе, веско и рассудительно заговорил декан. — С какой же стати человек, отдавший лучшие годы собору, неоднократно при мне выражавший намерение щедро одарить наш храм, резко меняет решение в пользу людей, которые, напялив маскарадные мундиры, опекают жалких пьяниц и побирушек? Просто отказываюсь верить, что Джон Юстас вдруг пустил состояние на бесплатный суп!

— Вы меня извините, — подал голос доселе глухо безмолвствовавший брат-близнец. В его еще достаточно твердом английском уже звучала американская гнусавость. — Про завещания я не знаю, но у меня вот есть письмо, где сказано кое-что насчет его последней воли. Написано этим летом, в июле, после того, как Джон навестил меня в Нью-Йорке. Может, вы сами вслух прочтете, мистер Дрейк?

Силы мага и чародея юридических хитросплетений и завещаний, как понял Пауэрскорт, иссякли. Тройное соло в одно утро изрядно утомило поверенного.

— «Дорогой Джеймс! — начал читать Дрейк. Декан рядом вытянул шею, стараясь разглядеть почерк. — Приятно было снова с тобой повидаться, даже в те дни, когда дела у тебя слегка пошатнулись. Надеюсь, денег, что я собираюсь тебе оставить, хватит на все, и ты сумеешь опять стать на ноги. Помни, что, сколько бы тебе не потребовалось, я всегда буду счастлив помочь брату. Любящий тебя Джон».

Декан хмыкнул. Оливер Дрейк откашлялся. Пауэрскорт подумал о возможном сходстве почерка у братьев-близнецов. Ворона за окном, шумно перепорхнув, устроилась еще удобней.

Видимо, камин растопили слишком жарко, ибо юрист достал большой белый платок и отер лоб.

— Таково положение вещей, леди и джентльмены. Я сам до некоторой степени смущен в своем нынешнем положении душеприказчика по двум из трех спорных версий завещания. Думаю, и у вас возникнет необходимость прибегнуть к независимой правовой экспертизе. Подготовленные моими клерками копии всех вариантов к вашим услугам. Я предлагаю вновь собраться здесь через десять дней. Такого срока, надо полагать, будет достаточно для всевозможных консультаций. Желает кто-нибудь высказать свои замечания в финале нашей сегодняшней встречи? Миссис Кокборн?

Сестра усопшего не потеряла боевой формы.

— Мне кажется, мистер Дрейк, — на удивление сладко пропела она, — что уместнее всего было бы подтвердить подлинность завещания, заверенного столичной юридической фирмой «Мэтлок-Робинсон», и действовать соответственно. — Затем голос взвился в ее обычном стиле: — Поверить не могу, что брат хотел оставить пятьдесят тысяч этому деревенскому лекарю, этому мямле! И мыслимо ли, что брат собирался завещать миллион фунтов груде старых камней, оставшихся лишь памятником мертвой и давно никому не нужной религии? И уж совсем абсурдно, просто дико, что у брата якобы возникло желание выкинуть миллион на затопившую наши большие города мерзкую человеческую накипь!

— Благодарю вас, миссис Кокборн, — устало кивнул Дрейк, подумав про себя, что, если все лондонские дамы таковы, столица еще ужаснее, чем ему представлялось. — Ваше слово, декан?

— Только презрительным молчанием можно достойно ответить на прозвучавшую сейчас хулу в адрес нашего храма, нашей церкви и, осмелюсь вымолвить, нашего Господа. Что же касается существа проблемы, необходимо уточнить ряд моментов. Полагаю, по всем статьям закона будет утвержден документ в пользу собора.

Внешне спокойного декана терзало, однако, сильнейшее волнение, и отнюдь не ввиду оскорбительных выпадов миссис Кокборн, даже не по причине возникших формальных сложностей. Требовалось срочное совещание с епископом. Произошло нечто действительно невероятное.

— Мистер Юстас? — повернулся юрист к брату покойного. — Не хотите ли и вы что-то сказать?

— Да нет, — ответствовал Джеймс Юстас. — Черт знает сколько просидели. Пора на воздух. Надо бы принять стаканчик.

И Джеймс поспешно удалился; впрочем, недалеко — в бар гостиницы «Белый олень», находившейся буквально по соседству с конторой Дрейка.

Минут через пять после общего прощания Пауэрскорт вновь стоял в кабинете поверенного.

— Нельзя ли еще ненадолго отвлечь вас, мистер Дрейк? Могли бы мы поговорить наедине?

Оливер Дрейк указал на мягкое гостевое кресло возле письменного стола, на котором не было ни юридических томов, ни документов, ни листка бумаги — лишь гладь зеленого сафьяна. По-видимому, мистер Дрейк был одержимым аккуратистом.