Игра мистера Рипли - Патриция Хайсмит Страница 13

Джонатан увильнул от поездки в Немур и от обеда с Фусадье, родителями Симоны. Они с Симоной ездили туда, как правило, через воскресенье. Если за ними не заезжал брат Симоны Жерар, то они добирались до Немура автобусом. Потом плотно обедали в доме Фусадье вместе с Жераром, его женой и двумя детьми, которые также жили в Немуре. Родители Симоны всячески старались угодить Джорджу и всегда готовили для него подарок. Около трех часов дня отец Симоны Жан-Ноэль включал телевизор. Джонатану чаще всего было скучно, но он ездил с Симоной, потому что так было принято, и еще потому, что уважал сплоченность французских семей.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Симона, когда Джонатан сказал ей, что не поедет.

– Да, дорогая. Просто я сегодня не в настроении, да и хотел бы землю подготовить для помидоров. Почему бы тебе не поехать с Джорджем?

И днем Симона с Джорджем уехали на автобусе. Симона сложила в маленькую красную кастрюлю остатки bœuf bourguignon [26], так что Джонатану оставалось лишь разогреть ее, когда он проголодается.

Джонатану хотелось побыть одному. Он думал о загадочном мистере Уистере и его предложении. Джонатан вовсе не собирался звонить сегодня Уистеру в «Черный орел», хотя он чувствовал, что Уистер оставался еще там, ярдах в трехстах, не больше. У него не было намерения вступать в контакт с Уистером, хотя сама эта идея казалась на удивление привлекательной и волнующей, – как гром среди ясного неба, как луч света в его однообразном существовании, – и Джонатану хотелось посмотреть, что будет, а возможно, и даже извлечь из всего этого какое-то удовольствие. У Джонатана возникло также чувство (доказательств тому было достаточно), что Симона читала его мысли или, по крайней мере, знала, когда он чем-то бывал озабочен. В это воскресенье он мог показаться ей рассеянным и не хотел, чтобы Симона заметила его состояние и спросила у него, в чем дело. Поэтому Джонатан усердно работал в саду и мечтал. Он думал о сорока тысячах фунтов. Этой суммы вполне бы хватило, чтобы сразу расплатиться за дом и еще за пару вещей, которые они взяли в кредит, покрасить внутри дома то, что требовало покраски, купить телевизор, отложить какую-то сумму Джорджу на университет, накупить новой одежды Симоне и себе… ах! как сладостно мечтать! Все тревоги отходят на задний план! Он подумал о мафиози. Допустим, их даже двое, – крепко сбитые, темноволосые головорезы. В минуту, когда их настигает смерть, они вскидывают руки и тут же падают. Но, втыкая в землю лопату, Джонатан никак не мог себе представить, как он спускает курок или целится в чью-то спину. Откуда Уистер узнал его имя – это будет поинтереснее, вот где загадка, вот что опасно. В Фонтенбло против него что-то затевается, слухи об этом каким-то образом дошли до Гамбурга. Не мог же Уистер его с кем-то перепутать, ведь он сам заговорил о его болезни, жене и маленьком сыне. Джонатан решил, что кто-то, кого он принимал за друга или, по крайней мере, за близкого знакомого, вовсе не был дружески к нему расположен.

Джонатан подумал, что Уистер, по-видимому, уедет из Фонтенбло сегодня часов в пять. К трем часам Джонатан успел пообедать, разобрать свои бумаги и старые счета и сложить их в ящик круглого стола, стоявшего посреди гостиной. После этого, радуясь тому, что совсем не чувствует усталости, он, взяв швабру и веник, усердно поработал еще, подметая пол вокруг мазутной печи и сметая пыль с ее труб. В самом начале шестого, когда Джонатан смывал над раковиной сажу с рук, явились Симона с Джорджем, а также ее брат Жерар с женой Ивонн. Они выпили все вместе на кухне. Дедушка с бабушкой подарили Джорджу круглую коробку пасхальных лакомств, включая яйцо в золотой фольге, шоколадного кролика, разноцветные леденцы, – все в желтом целлофане, еще не разорванном, потому что Симона не разрешила ему вскрывать пакет, поскольку в Немуре он и без того наелся сладостей. Джордж отправился в сад вместе с детьми Фусадье.

– Не ходите там, где вскопано, Джордж! – крикнул ему вслед Джонатан.

Он прошелся граблями по перекопанной земле, а камешки оставил Джорджу. Тот, наверное, заставит двух своих приятелей собирать их, чтобы загрузить красную тачку. За тачку камешков Джонатан выдавал пятьдесят сантимов, хотя тачка и не бывала полна – камешки лишь едва прикрывали ее дно.

Начинался дождь. Джонатан успел принести в дом сушившееся на улице белье.

– Как чудесно в саду! – сказала Симона. – Взгляни, Жерар!

Она отвела своего брата на заднее крыльцо.

А сейчас, думал Джонатан, Уистер, наверное, едет на поезде из Фонтебло в Париж или взял такси от Фонтенбло до Орли, если судить по тому, сколько у него может быть денег. Возможно, он уже в воздухе, en route [27]в Гамбург. Присутствие Симоны, голоса Жерара и Ивонн выдворяли Уистера из гостиницы «Черный орел», или, во всяком случае, превращали его в нечто, существующее лишь в воображении Джонатана. И еще Джонатан втайне радовался тому, что не позвонил Уистеру и тем самым не поддался искушению.

Жерар Фусадье, электрик, опрятный, серьезного вида человек с темными аккуратно постриженными усами, был немного старше Симоны. Он увлекался морской историей и делал модели фрегатов восемнадцатого и девятнадцатого веков. В них он вставлял крошечные электрические лампочки, которые зажигались полностью или частично с помощью выключателя в гостиной. Жерар и сам смеялся над этим анахронизмом – электрические лампочки на фрегатах, но эффект получался замечательный, особенно когда свет в гостиной выключался и казалось, что восемь или десять кораблей плывут по темному морю.

– Симона говорила, что у тебя что-то неладно со здоровьем, Джон, – откровенно сказал Жерар. – Мне жаль, если это так.

– Ничего страшного. Просто еще одна проверка, – ответил Джонатан. – Результаты примерно такие же.

Джонатан привык к такого рода клише. Это все равно, что сказать «Очень хорошо, спасибо» в ответ на вопрос, как ты себя чувствуешь. Ответ Джонатана, похоже, удовлетворил Жерара, а значит, Симона не слишком много ему рассказала.

Ивонн и Симона разговаривали о линолеуме, который на кухне прохудился перед плитой и раковиной. Когда они покупали дом, он уже был не новым.

– Ты действительно хорошо себя чувствуешь, дорогой? – спросила Симона у Джонатана после того, как Фусадье ушли.

– Лучше не бывает. Меня даже занесло в котельную. Ну и копоти там. – Джонатан улыбнулся.

– Ты с ума сошел. Но сегодня ты хотя бы можешь прилично поужинать. Мама уговорила меня взять с собой три paupiettes [28], которые остались от обеда – такие вкусные!

Ближе к одиннадцати, когда они уже собирались отправиться спать, Джонатан вдруг ощутил упадок сил, будто его ноги, а потом и все тело погрузились во что-то вязкое и он побрел по пояс в грязи. Может, он просто устал? Но усталость, казалось, была больше умственная, чем физическая. Джонатан обрадовался, когда погас свет, когда можно было расслабиться, и он расслабился и обнял Симону, а она его – они всегда так засыпали. Он думал о Стивене Уистере (или как там его звать на самом деле?). Наверное, сейчас он летит на восток, вытянувшись на сиденье длинным телом. Джонатан представил себе лицо Уистера с розоватым шрамом. Лицо озадаченное, напряженное, но о Джонатане Треванни Уистер больше не думает. Он размышляет о ком-то другом. Джонатан решил, что у него, наверное, есть еще две-три кандидатуры.