Не доставайся никому! - Галина Владимировна Романова Страница 13

– А как же Сашка? – выдала она вслух тайные свои мысли. – Он же что-то такое говорил, что хлопочет там и все прочее.

– Участковый-то? – Аристов сдвинул очки на лоб, покачал годовой недоверчиво. Поскреб бок под полосатой пижамой. – Он, может, и сохнет по тебе, но кишка у него тонка против…

И он снова замолчал.

– Против кого? – Она ткнула пальцем в короля виней. – Против вот этого? Чего молчите?

– Может, и против этого, – забормотал он снова едва слышно. – А может, и еще против кого. Серьезный кто-то тебя заточкой-то в бок, милая, писанул. Не хулиган и не блатной. Это почерк урки со стажем. С хорошим стажем.

– Чего же он тогда промахнулся, урка ваш?

– Не мой он, детка, – темные глаза Аристова опять сделались похожими на два бездонных колодца, как давеча в кухне, когда с Сашкой он собачился. – Никогда я не убивал. И дружбы не водил с душегубами. – И он снова с удовлетворением изрек: – Вор я, детка!

Карты Петр Иванович раскидывал еще с полчаса. Нагадал ей казенный дом, но он будто бы уже у нее случился, отлежала же она в больнице. Потом болезнь и слезы. Это тоже было. Еще какую-то нехорошую любовь. Это он на Сашку намекал, поняла сразу Алиса. Больно уж много сделал комментариев и предостережений на его счет. Чего-то не понравился он Петру Ивановичу. Сильно не понравился. И под самый финал, когда она уже отчаялась услышать что-нибудь доброе и хорошее о своем будущем, Аристов вдруг заявил, что ее ждет романтическое свидание и любовь крестового короля. И что будто бы вокруг этого крестового короля деньги так и порхают. Он вот уже трижды колоду тасовал, а деньги сами собой выпрыгивают и выпрыгивают.

– Кто же он такой, дочка, а? – заулыбался Аристов и пальцем ей погрозил. – Чего краснеешь? Знаешь небось, о ком речь?

– Не знаю я ничего! – возразила Алиса, тут же вспомнив про странную встречу в офисном коридоре за неделю до нападения на нее. – Нет у меня никого! Ничего серьезного нет. Никаких таких отношений.

– Это, может, ты так думаешь, а он вот, – и Аристов ткнул темным пальцем прямо в корону крестового короля, – думает по-другому! И деньги, дочка… Деньги у него точно имеются.

Ей показалось или в самом деле проскочил в его словах алчный интерес? Стало неприятно и неуютно за одним столом с этим человеком, который волею судеб и ее трусливой прихотью был определен ей в сторожа.

Пускай бы уже ушел он куда-нибудь. Как-нибудь она справится со своими страхами и без него, и без Сашки. Пусть оставят ее все в покое. Дали бы хоть подумать немного, полежать в тишине. Опекуны, блин!

– Ты не спеши меня в паскуды-то записывать, дочка, – тут же догадался о ее мыслях этот странный мужик. Подпер обвислую рябую щеку огромным кулаком, заглянул прямо в самую душу. – Мне сейчас ни хрена не нужно. Ни от тебя, ни от того, кого ты скрываешь от всех. За тебя боязно просто.

– Чего это вдруг? – начала Алиса, но голос сел под его странным взглядом. Она запнулась, кашлянула коротко. – Чего вдруг вы такое участие в моей судьбе принимаете? Почему так за меня беспокоитесь? Корысти-то вам от меня никакой.

– Корысть… Корысть ведь она у каждого своя, дочка, – задумчиво изрек Петр Иванович. – Кто-то в деньгах ее видит, кто-то в удобствах физических, а у меня вот если и имеется какая корысть, то только для души.

– Как это?

– Больно уж мне хочется впечатление на тебя произвести. Больно хочется, чтобы ты хоть раз, но посмотрела на меня как на отца в самом деле. Никогда в собачьей жизни своей не желал такого. И не жалел никого, кроме сестры с ее сынком. Но это все не то. Не то! О своих вот собственных детях не думал никогда. Какие дети с моим «трудовым» стажем? А тут, когда тащил тебя вниз, ледяная вся, синяя… – он судорожно сглотнул, уронил кулак с грохотом на стол. – Что-то хрюкнуло в груди, не поверишь. Жалость, злость на падлу эту… Корысть у меня к тебе одна, Лисочка. Чтобы полюбила ты меня, как папку своего, и все… А с хаты твоей я уже сегодня съеду, рупь за сто. Участковый твой обещал с работой помочь. Там мне койку выделят. Одни койки всю жизнь, твою не мать грешную! Ни дома, ни угла, одни койки…

Вечером он ушел.

Весь день что-то делал в ее квартире, чем-то гремел, кому-то отвечал на телефонные звонки. Она заперлась в своей комнате и не выходила, не желая знать, что он там вытворяет и с кем говорит.

Не знала она, как с ним ей себя вести, вот! И выгнать неудобно, сама же языком молола при Сашке, что Аристов останется до того момента, пока весь кошмар вокруг нее не закончится. И оставаться с ним под одной крышей было неуютно. Непонятный он какой-то, нечитаемый, оттого и в душе все ворочалось и корчилось. Взяла и заперлась в комнате безо всяких объяснений. И к обеду не вышла, хотя Петр Иванович ее настойчиво зазывал.

На Сашку, когда он принялся названивать ей каждый час, сорвалась с руганью. И пригрозила спустить с лестницы, когда он явится, если не прекратит контролировать ее дыхание. А в конце разговора не выдержала и едко поинтересовалась:

– Как Светланка? Домой не вернулась?

По тому, как Сашка испуганно притих, Алиса сразу догадалась, что если беглая супруга и не успела к этому часу вернуться к нему с вещами, то позывы к тому наверняка имеются.

Она тут же взбесилась и закинула мобильный телефон в старое пухлое кресло у окна, в котором любила по выходным почитать, подремать или просто в окошко поглазеть без единой мысли.

Пускай Назаров катится к черту! И с заботой своей, и с семейными проблемами! И вообще, надо у него ключи от своей квартиры забрать, которые он предусмотрительно в рабочем сейфе спрятал.

Гад!

Алиса зарылась лицом в подушки и попыталась думать о чем-нибудь важном и приятном.

Начала с нового серьезного проекта, который собираются поручить не кому-нибудь, а именно ей. Перешла к грядущему повышению в должности, это тоже обещал шеф, явившись к ней в палату с корзиной цветов. Как на кладбище пришел, честное слово. Алиса еле сдержалась, чтобы это не брякнуть. Но шеф тут же заговорил о повышении, и она прикусила язык. Корзину с цветами после, правда, распатронила и по три цветка санитаркам раздала.

Потом перекинулась мыслями к Тайке, которая пока держала данное слово и не звонила. Обещала не лезть к ней пару-тройку дней со своей дружеской назойливостью. Интересно, выдержит или нет? А может, это она звонила, когда Петр Иванович снимал трубку?

Потом Алиса захотела подумать о той странной встрече, которую вычислил с помощью колоды затертых карт Аристов, но снова переключилась мыслями на него.

Чем он там гремит, интересно? Что-то двигает, льет воду, стучит! Перепланировку, что ли, затеял или баррикады сооружает, чтобы его не выставили? Так не станет она инициировать его уход. Неудобно. Пускай сам все про нее понимает, он же до жути проницательный.

К вечеру она не выдержала и высунула нос из своей комнаты.

Мама дорогая! Люстру, к которой она боялась притрагиваться, старинную медную с хрустальными плафонами, запылившимися еще в прошлом десятилетии, Аристов ухитрился снять, вымыть и повесить обратно. Укрепил разболтавшиеся и покосившиеся двери серванта. Починил кресло-качалку, в которое и бабушка боялась усаживаться, ворча, что дед после себя ничего крепкого и целого не оставил. Однажды, едва с него не упав, бабуля накрыла кресло клетчатой шерстяной шалью, задвинула в угол у балкона и никогда потом больше в него не садилась. И Алисе не позволяла.

Конец ознакомительного фрагмента