Во тьме таится смерть - Дороти Гублер Страница 13

Малейшая ошибка в движениях на данном этапе уничтожила бы не только тот лист, который он держал, но и все листы, сделанные сегодня. Искусство мастера состояло в том, чтобы поместить липкий, полуобсохший новый лист точно поверх других, покоящихся на его рабочем столе, так, чтобы их края приняли столь же четкий угол, как у квадратной коробки.

Когда Баккоро повернул лицо к свету, Сёкей увидел, что он очень стар. Его лицо избороздили глубокие морщины, а на макушке росло лишь несколько седых локонов. Весь его облик демонстрировал абсолютное спокойствие, поскольку он выполнял такие действия достаточно часто и любая ошибка была исключена. Баккоро открыл бамбуковую рамку, и один край липкой бумаги шлепнулся на стопку листов. Бумага казалась легкой, точно пушистое перо недавно вылупившегося цыпленка. Когда Баккоро наклонился вперед, остальная часть листа скатилась с рамки так гладко, словно ее раскатывали валиком. Дальний край упал в точности по кромке верхнего листа в стопке. Сёкей выдохнул и понял, что все это время задерживал дыхание, дожидаясь завершения работы мастера.

Баккоро отложил опустевшую рамку и наконец обратил внимание на Сёкея и Татсуно.

— Чем могу помочь вам? — спросил мастер.

— Мы здесь с полномочиями судьи Ооки, официального следователя сёгуна Токугавы Иосимуне, — объявил Татсуно излишне громким голосом.

Сёкей был поражен. Ему не понравилось, что Татсуно принял на себя столь высокие полномочия. Лицо Баккоро все еще сохраняло прежнее спокойное выражение.

— Я удостоен высокой чести, раз вы посетили мою скромную лавку, — ответствовал он. — Судья желает, чтобы вы принесли ему бумагу?

— Нет, — сказал Татсуно. Он указал пальцем на Сёкея. — Покажи ему бабочку.

Сёкей был готов воспротивиться. Ведь Татсуно обращался с ним, как с тупым слугой. Но они прибыли сюда за сведениями, так что Сёкей подавил возмущение и достал бабочку из своего кимоно. Баккоро посмотрел на нее, затем на Сёкея, будто спрашивая разрешения взять ее в руки. В ответ Сёкей поднес бабочку ближе к старику.

Тот принял оригами и издал щебет неодобрения, когда заметил пятно крови на изделии. Он деликатно подхватил каждое крыло и сместил их немного, чтобы увидеть внутреннюю часть. Осмотрев туловище бабочки, мастер слегка кивнул.

— Эта ваша бумага? — спросил Татсуно.

— Я ее сделал, если именно это вы подразумеваете, — ответил Баккоро.

— Кто купил ее у вас?

Хотя Татсуно пролаял свои вопросы, как будто был судьей, а Баккоро — заключенным, самообладание старика оставалось непоколебимым. Тот не спешил с ответом:

— Я не спрашиваю имен у моих посетителей.

— Вы должны знать их имена, если посылаете бумагу им… или если сделали ее для обители, например.

— Я делаю бумагу вроде этой для многих обителей. Священники делают из нее произведения, которые привлекают ками. — Баккоро улыбнулся. — Или заставляют ками уйти, смотря для чего были предназначены.

— Вы знаете назначение бабочки?

— Конечно. Она используется, чтобы очистить место, где был ками мертвого человека.

— Улыбаетесь, — произнес Татсуно. — Что вы находите забавным?

— Нет. Я ожидаю, что сам буду мертв и довольно скоро. Интересно увидеть, куда я попаду после этого.

— Мы можем сделать так, что это случится скорее, если угодно, — сказал Татсуно голосом, полным угрозы.

Сёкей больше не мог сдерживать себя.

— Довольно! — вскричал он и обратился к Баккоро: — Мы не причиним вам вреда. Но нам надо найти преступника. Он оставил эту бабочку около человека, которого убил. Не поможете ли вы нам?

Баккоро смотрел на Сёкея. Старые глаза были добры, но в глубине их ютилась печаль, и это вызвало у юноши чувство неловкости. Старик возвратил бабочку Сёкею.

— Эта бумага, — сказал он, — была сделана для обители О-Мива в самом сердце Миваямы.

Сёкей взял бабочку, но в этот момент рука Баккоро быстрее скачущей лягушки схватила его за запястье. Юноша почувствовал кости пальцев Баккоро, поскольку плоть старого мастера была столь же тонка, как и его бумага.

— Но вы не должны ходить туда, — умоляюще произнес Баккоро.

Татсуно был все еще сердит, когда они покидали город.

— Ты осрамил меня, прерывая мой допрос, — заявил он Сёкею.

— Ты не имел никакого права угрожать ему таким образом, — сказал юноша, который был не в том настроении, чтобы приносить извинения. — Ты не один из чиновников сёгуна, ты же не станешь этого отрицать?

— Бумажный мастер не знал этого, так ведь? — ответил Татсуно. — Мы посланы сюда одним из чиновников сёгуна, что фактически одно и то же. Я только пробовал узнать то, что хотел знать судья.

— Он не хотел, чтобы ты угрожал людям.

— Почем тебе знать? Он хотел, чтобы мы установили, откуда та бумага. Старик притворился, что не знает. Ладно, уж я умею превратить немую рыбу в певчую птицу.

— Он все равно сказал нам, — напомнил Сёкей.

— Тебе повезло, — упорствовал Татсуно. — И я надеюсь, ты обратил внимание на последнюю вещь, которую он сказал нам.

— Не ходить туда? А вообще, где обитель О-Мива?

— В области Ямато. Святыня не имеет никакого хондэна [10], где могли бы остаться ками.

— Почему?

— Потому что ками постоянно находятся в священной горе Миваяма. На склоне горы есть тории [11], но входить за них запрещено.

— Звучит так, как будто ты был там.

Татсуно ничего не отвечал, что было необычно для него. Сёкея мучило любопытство.

— Значит, был? — спросил он.

— Да, — тихо промолвил Татсуно. — Сначала я посетил это место с моим наставником много лет назад.

— Что там такого, чего ты боишься?

— Ничего, — ответил Татсуно, но Сёкей не поверил ему.

Юноша обдумывал то, что узнал за последние дни. Область Ямато. Судья велел встретиться с ним в доме управляющего областью Ямато. Неужели Оока заранее знал, откуда тянется след бабочки? Если так, то почему приказал Татсуно и Сёкею отправиться на поиски врагов господина Инабы в область Этчу? Судья и прежде отправлял его на задания, цель которых не была ясна.

И юноше не полагалось спрашивать что к чему, а только повиноваться. В конце концов, как верил Сёкей, судья объяснит свои указания.

Внезапный порыв ветра бросил двум путникам в лицо ледяные снежинки. Среди звуков завывания пурги Сёкею почудилось, будто он слышит голос старого бумажного мастера, убеждающего юношу вернуться.