Последняя ночь с принцем - Галина Владимировна Романова Страница 13

Изучила! Изучила на свою голову, что называется!..

«Ритка, дура чертова!» — было написано мелким почерком Пирогова-сына. Написано в том самом месте, где прежде у Пироговых висел ковер. — «Неужели ты ничего не понимаешь?! Я же люблю тебя!!!»

Она вылетела из квартиры Кораблева теперь уже пулей. Не помня себя, перемахнула через перила. Ворвалась в свою гостиную. Рухнула на диван так, что тот едва не сложился пополам. Стиснула руки на груди и зло нахмурилась.

Чувство было такое, будто она заглянула в замочную скважину и увидела что-то такое, после чего на душе вдруг сделалось стыдно и пакостно.

Наверняка Пирогов-сын написал это какой-нибудь глухой ночью втайне от папы с мамой. Страдал и корябал черным маркером, прикрываясь ковром.

И никто не узнал об этом до тех пор, пока этот ковер не сняли и не вынесли из дома. И… ,до тех пор, пока туда не въехал новый жилец.

О, черт!!!

Вот он, ответ на вопрос, чем вызван интерес Эдика Кораблева! Вот оно и объяснение! Заинтригованный объяснением человека, с которым, возможно, обсуждал условия купли-продажи квартиры, он решил попробовать на соседке свои собственные чары. Вряд ли он решил, что упомянутая в послании Рита — это совсем другая девушка…

Ну, а Пирогов-то каков! То на руках ее с первого на четвертый этаж тащит, то в кино зовет или на чай, то целоваться лезет, но чтобы хоть раз намекнуть…

— Анька! — напряженным нервам Маргариты требовался психоаналитик, и, решив, что эту роль может взвалить на себя и сестра, она ей позвонила. — Ты и не представляешь!!!

И она ей все рассказала. В подробностях рассказала. И про ссору Кораблева с Николашей, и про свое утреннее бегство, и про хитрого дачника с его подсмотренной историей. Потом она плавно перешла к несанкционированному проникновению на чужую территорию и, пропустив мимо ушей сдавленный вскрик Анны, поведала об обнаруженном любовном послании.

— Разве я могла подумать, — что у него ко мне такое серьезное чувство! — захлебываясь эмоциями, восклицала Рита. — Что же мне теперь делать?

— Ну, я не знаю… — медленно начала Анна, а потом разошлась, разошлась, сорвалась на крик, и под конец даже заплакала. — Возьми, например, и слазай на балкон в новый дом к Пироговым. Может быть, он там вообще все стены исписал. Только, по моим сведениям, они теперь на восьмом этаже живут. Тебе это как, не слабо? На четвертом ты по перилам научилась ходить, а на восьмом?.. Дура! Господи, какая же ты дура, Ритка! И когда ты только поумнеешь!.. Я так переживаю за тебя, ночей не сплю.

Все думаю, думаю, думаю. Как ты там жива-здорова, сыта ли, счастлива… А она, оказывается, форточницей заделаться решила! Вот что мне теперь со всем этим дерьмом делать, скажи?!

Заплакав, Анна положила трубку.

Сейчас Адик кинется, ее утешать, гладить по плечам и прижимать к себе. Потом они уже вместе начнут ругать ее. И говорить о том, что ей бы давно пора поумнеть, давно пора выйти замуж и заиметь детей. И надо бы зажить наконец, как все нормальные люди.

Но беда в том, что Маргарита Николаевна Жукова не была нормальной в общепринятом понятии этого слова. Она была очень любознательной, очень!

Иногда ей это помогало, иногда наоборот. Но чаще всего это ее просто развлекало.

Ей ничего не стоило, к примеру, выйти следом за молодой парочкой из автобуса и пройти за ними пару-тройку кварталов. Послушать их разговор и немного понаблюдать и удостовериться, что история, которую она придумала про них, наблюдая за ними в автобусе, совершенно идентична их настоящей. И что Он в самом деле любит ее немного меньше, чем Она. И что всячески на сегодняшний вечер старается от Нее отделаться, и наверняка потому, что где-то его ждет кто-то третий…

Таких историй Рита могла насочинять за время пути с работы до дома уйму. И про женщину, что тащила за руку упирающегося внука с портфелем.

И про печального старика, замеревшего на скамейке в сквере. И про девчонок, что шушукались у кассового аппарата в супермаркете. И даже про кассиршу, что пробивала ей чек. Про всех.., кроме самой себя. А теперь вот еще и про Кораблева.

Что-то было с ним не так. Что-то было не правильно. Она не могла этого понять и потому не сумела придумать его историю. А тут еще с пути истинного сбивали эти несколько слов, написанные на стене отчаявшимся без взаимности Пироговым-сыном. Серегой его звали, кстати, Пирогова-сына-то.

Серегой…

Вот его история у Риты была всегда наготове.

Серега непременно женится, непременно родит детей. И они станут летом все вместе ездить на дачу и сажать там огурцы. А если и не станут ничего сажать, то ездить непременно будут. И еще будут жарить там шашлыки и кипятить пахучий чай прямо на костре в каком-нибудь закопченном старом чайнике. И под этот чай — слушать соловьев и обнимать друг друга. Это Серегина история, придуманная для него Ритой. Потому что Серега был нормальным, в понимании ее сестры Анны, человеком. С нормальными запросами и нормальными потребностями. Не то что она, Рита…

Она вдруг очнулась и снова начала набирать новый телефонный номер Пироговых. Ей снова никто не ответил. Да, все правильно. Они все как раз на той самой даче, где вкусно пахнет жаренным на углях мясом и заваренным смородиновым листом чаем. А она сидит на старом бабкином диване, который был продавлен еще в прошлом столетии, но все еще продолжает стенать своими истерзанными пружинами и пытается придумать историю и про Кораблева. И у нее ничего не выходит, и она от этого злится.

— Ничего! — вдруг выпалила Рита в пустоту гулкой бабкиной гостиной. — У меня еще появится для тебя время, Эдик! И уже через неделю-другую твоя история будет готова…

— Ромочка, тебе чай, кофе? — Настена повернула к нему от кофеварки заспанное неумытое лицо и улыбнулась, заведомо уверенная в том, что он простит ей и неопрятный после ночи вид, и темные полукружья под глазами, и даже изрядно помятую пижаму.

— Мне? — Баловневу очень хотелось бы выпить чаю, крепкого, без сахара, забеленного густыми жирными сливками, но он не мог, поэтому с благодушной улыбкой пробормотал:

— Конечно, кофе, дорогая.

«Дорогая» плеснула ему в чашку кофе, всыпала три ложки сахара, от чего он тут же сморщился.

Мало того, что кофе она готовила дрянной, так еще и сахар. Но чего не вытерпишь ради женщины, которая ужасно нравилась и с которой намеревался прожить…

Стоп! Жить ему осталось, по прогнозам, три дня.

И если этот ночной звонок не бред и не блеф, нужно что-то делать. Как-то обезопасить себя, что ли.

Три дня, три дня… Это не много и не мало. Это целых семьдесят два часа, которые можно потратить во благо, нанять детектива, к примеру, или спрятаться где-нибудь. А как же тогда бизнес?

Баловнев утопил свой тяжелый вздох в кружке с кофе, отхлебнул приторной бурды, еле заметно сморщился и тут же засобирался.