В кругу семьи. Смерть Иезавели - Кристианна Брэнд Страница 13

– Пока мне ничего не понятно. Но мы должны вернуться в дом и сообщить всем, что произошло.

Он отошел от окна и стал медленно собирать сумку, стараясь чуть оттянуть неизбежное. Как врачу ему часто приходилось сообщать печальные известия, стоя в окружении неутешных родственников, подобно скале среди бушующих волн, которые сам же и поднял. И всякий раз он страшился этого. Реакция людей, потерявших близкого человека, была мучительно однообразной, а слова утешения и поддержки столь банальны, что ему неловко было видеть, как безотказно они действуют, и он каждый раз ожидал, что скорбящие уличат его в неискренности и скажут: «Вы уже говорили это миссис такой-то и миссис такой-то и сотням рыдающих женщин до них».

Филип представил себе, как Белла зарыдает у него на плече, а Элен будет стоять рядом и насмешливо смотреть на нее, а потом прорвет оборону его приличествующего случаю горя, прекрасно зная цену его искренности и печали. Завернув в бумажку использованную ватку, Филип открыл сумку, чтобы положить туда пузырек с эфиром.

И вдруг застыл как громом пораженный.

За завтраком Элен с беспокойством размышляла, что же могло случиться в павильоне. Зная, что Белла будет крайне недовольна, она тем не менее умолчала, что Филип срочно отправился туда; но ведь, уходя, он бросил: «Ничего не говори Белле!» – и Элен послушно подчинилась. Белла раздраженно потягивала кофе.

– Куда это запропастились Филип с Клэр? Очень невежливо с их стороны опаздывать к завтраку. К тому же Черепаха явилась только к восьми! И ничего не успела сделать, только вытерла пыль и собрала завтрак…

В этот момент в дверях появились Филип с Клэр, оба бледные, с трясущимися руками.

Взглянув на них, Белла испуганно вскрикнула:

– Филип… Что случилось? Клэр, в чем дело? Что случилось?.. Что-то с вашим дедом?

В этот момент из кухни появилась Черепаха. Филип взял Беллу за руку.

– Пойдем в гостиную. Поговорим там.

В холле Филип спросил:

– Белла, ты не брала коробочку с адренолом у меня из сумки? Ту, которую я тебе показывал, с шестью ампулами.

Белла испуганно посмотрела на него.

– Адренол? Нет, я его не брала. У Ричарда в кармане есть пузырек.

Филип посмотрел на Пету, Элен и Эдварда, шедших позади.

– Может, кто-то из вас взял ее? Кто-нибудь лазил в мою сумку?

Никто не признался, и Белла вцепилась ему в рукав.

– Ради бога, Филип, что случилось? Что-нибудь с Ричардом? Ему плохо? У него приступ?

Увидев его лицо, она побелела и, внезапно все поняв, закричала:

– Он умер! Ты хочешь сказать, что Ричард умер!

– Да, он умер, – подтвердил Филип. – А из моей сумки исчез весь адренол, шприц и пузырек со стрихнином.

Он замолчал, лицо его посерело, и он с ужасом воззрился на остальных, словно сраженный внезапной догадкой. А потом вдруг выпалил:

– Его убили!

И, распахнув дверь, быстро вошел в гостиную.

В центре комнаты на полу так и остались лужа пролитой воды, груда осколков и увядшие цветы, а венок на портрете Серафиты снова был сбит на сторону.

Перед полуднем в поместье прибыл инспектор Кокрилл. Маленький темноволосый человек с блестящими глазами, похожий на серенького воробушка, надевшего белоснежную панаму, сразу же проявил необыкновенную активность, по-воробьиному порхая и прыгая в поисках крошек информации. На его приезде настоял Стивен Гард, тронутый видом плачущей Петы, которая явно нуждалась в сочувствии и поддержке.

– Вы же знакомы с Кокриллом, леди Марч, так почему же не позвать его? Если здесь нет никакого криминала, он не будет поднимать лишнего шума. А если есть, тогда ваше нежелание сообщить в полицию будет выглядеть весьма подозрительно.

Стивен вдруг стал холоден и спокоен – этот невысокий человек со светлыми мальчишескими вихрами нашел в себе силы противостоять коллективной воле людей, которых он знал и любил и которых, как с горечью подумала Пета, должен был бы всячески защищать и поддерживать.

– Прежде всего я думаю о вас, это целиком в ваших интересах. Если вы будете делать вид, что сэр Ричард умер естественной смертью, то только навлечете на себя неприятности. Конечно, Филип, мы все надеемся, что так оно и есть, и я полностью согласен, что исчезновение адренола и стрихнина не обязательно означает что-то ужасное, но, учитывая исчезновение завещания – а Бриггс точно передал его сэру Ричарду вечером, – вся ситуация выглядит, мягко говоря, неоднозначно, и я бы не советовал вам пускать все на самотек…

Пета посмотрела на его бледное дрожащее лицо.

– Стивен, можешь хотя на минуту забыть, что ты наш адвокат? Не будь таким… таким ужасным занудой!

– Это для вашей же пользы, – упрямо повторил Стивен. – В любом случае, я очень сомневаюсь, что врач выдаст вам свидетельство, так что все равно все выйдет наружу.

С этими словами он их покинул, направившись в павильон, где стал ждать инспектора Кокрилла, не подпуская никого ближе розовых кустов.

– Ладно, можете считать, что я зря поднимаю шум. Кокрилл приедет и разберется.

Так с несколько виноватой решимостью он держал оборону до самого приезда инспектора. Когда Кокрилл осмотрел павильон и, дав задания своим подручным, собрал всю семью в гостиной, Стивен робко спросил:

– Как представитель леди Марч, могу я присутствовать при этом допросе с пристрастием?

И, не ожидая ответа, уселся на стол в стороне от всех и стал болтать ногами, стараясь убедить себя, что Пета не перестанет с ним разговаривать, хотя сам он сильно в этом сомневался.

Эдвард сидел в большом кресле, испуганный и притихший. Бессознательное состояние, транс, автоматизм… «Вы хотите сказать, доктор, что я могу не осознавать, что делаю?» И ведь доктор сказал, что это возможно, и предупредил его о возможных приступах, если он слишком резко поднимет глаза. А ведь только вчера… Он экспериментировал с собой уже много лет. Упасть в обморок было проще простого: с детства он умел терять сознание по желанию, пока этот процесс не стал выходить из-под контроля и Эдвард начал падать в обморок, когда от него этого ждали, хотел он этого или нет. Но неужели эти невинные эксперименты зашли так далеко? А как об этом узнать? Все эти трансы и прострации тем и страшны, что в них впадаешь, а потом не помнишь об этом. Вчера утром, например, венок на портрете висел криво, это привлекло его внимание, он поднял взгляд и сразу вспомнил, что ему говорил доктор. Поэтому он уронил поднос со стаканами, уверенный, что сейчас потеряет сознание. Но произошло ли это на самом деле? По всей видимости, нет. Он стоял, глядя на люстру и ожидая, что сейчас придут родственники и начнут над ним кудахтать, – так, собственно говоря, и произошло. Своей нескончаемой суетой они страшно утомили его, поэтому нет ничего удивительного, что потом все-таки хлопнулся в обморок. Но вчера вечером? Вечером Эдвард вообще не входил в гостиную. Выскочив с террасы, он побежал в туалет на первом этаже и попытался вызвать рвоту, потому что Пета брякнула про лошадиное мясо в собачьем печенье, и он посчитал своим долгом на это среагировать; однако у него ничего не вышло. Ему не хотелось возвращаться назад и признаваться, что он ничуть не пострадал, так как его нервы и желудок оказались крепче, чем предполагалось, поэтому он вышел на переднюю террасу, сел на балюстраду и стал возиться с фотоаппаратом, ожидая, что кто-нибудь придет сюда, волнуясь за него. Оттуда он увидел, как Бро катит тачку с инструментами в сторону павильона, но изгородь помешала ему разглядеть, куда именно пошел садовник. Прождав своих черствых родственников минут пятнадцать, Эдвард направился в гостиную, взял там радиоприемник и отнес им, не сказав ни слова упрека.