Я навсегда тобою ранен... - Андрей Орлов Страница 14

«На себя бы лучше посмотрела, – думал я, выгребая в коридор. – И некрашеная страшная, и накрашенная...»

Прокуратура обреталась в соседнем здании – напротив администрации и бронзового вождя. Я поднялся на второй этаж и распахнул обитую кожей дверь. В приемной произрастали домашние растения – на стенах, стеллажах, столах, подоконниках. Все свободные плоскости были заняты ванночками, горшочками, кашпо, из которых тянулись триффиды, натертые специальным составом для глянца. Секретарша в зеленом платье рыхлила почву под бабочкообразным цветком. На фоне этих джунглей она почти не выделялась. Я сделал вид, что ее не заметил, и прошел в кабинет прокурора. Секретарша тоже сделала вид, что меня не заметила.

В обиталище Каморина не было растений. Худощавость и бледный вид хозяина кабинета с лихвой компенсировали упитанность генерального прокурора в рамочке и бодрый вид президента, о котором мы всегда думаем с большой теплотой.

– Я поражен, Игорь Витальевич, я действительно в шоке... – начал я паясничать с первой минуты появления. Почему я должен тратить рабочее время на объяснения с людьми, которые не являются моим начальством?

– Заткнись, – сказал прокурор и начал набивать курительную трубку табачным «ассорти» из жестяной баночки от китайского чая. Набил под завязку, стиснул чубук и стал раскуривать, переводя спичку за спичкой. – Давай без злобы и сарказма, – сказал он нормальным голосом, поднимая на меня тяжелый взгляд. – Всем понятно, вы дико устали. Я знаю про ваши ночные скачки по тайге – блестящая операция, Артем. Обязательно накажем виновных. А до твоих амурных дел, – прокурор сделал паузу, отслеживая мою реакцию (а реакция была будь здоров), – лично мне нет никакого дела. Не бычься. Давай без эмоций, в двух словах – кто такой Грушницкий и что там, черт возьми, произошло. Мехколонна в шоке – руководитель был путевый. Почему вы связываете убийства Гарбуса и Грушницкого?

Я повествовал конкретно и сжато – сухим официальным языком.

– Люди работают в поте лица, – завершил я рассказ и поборол приступ зевоты.

Прокурорские очертания с трудом угадывались за седым дымом. Он сделал несколько пометок в блокноте и кожаной папкой разогнал дым. Долго молчал, созерцая пустую стену за моей спиной.

– Как к последним событиям относится Неваляев? – Я вздрогнул от странного вопроса.

– Без понимания, – пожал я плечами. – Согласитесь, Игорь Витальевич, в последних событиях нет ничего светлого и радостного. Можно я пойду работать?

– Иди, – вздохнул прокурор.

Я с радостью выскользнул за дверь и помчался кенгуриными прыжками из лона обеспечения законности.

Небо над городком заволокло беспросветно, дождь усилился. Из водосточной трубы лупило по асфальту – вода разлеталась вдребезги. Бездомная собака съежилась под козырьком, тоскливо созерцала осеннюю слякоть. Добравшись до кабинета, я разложил дождевик на столе Крюгера, включил печку – «страшный сон пожарного инспектора», поколдовал над дремучей советской кофеваркой – дождался бурчания, приготовил чашку. Не за горами пять часов – теоретическое завершение рабочего дня, однако складывалось впечатление, что с работы я сегодня не уйду. Позвонила Янка:

– Знаешь, Артем, я сейчас нахожусь в морге, пьем чай с ребятами – они меня обучают, как вести себя в компании мертвеца. Вскрытие показало, что Грушницкого траванули тем же веществом, что и Гарбуса. Паралич дыхательных путей, мгновенная асфиксия, смерть.

– Название вещества определили?

– Пока еще нет. Не до того им, Артем. Четыре трупа вчера было – вроде некриминальные, но запарка...

– За Грушницким не приходили?

– Нет у него в Рыдалове родственников. Странно, да, Артем? Проработал много лет, уважаемый человек. А поплакать над телом некому. Слушай, я не буду сильно торопиться на работу, хорошо? Меня тут хором напрягают, что в моем интересном положении бегать нельзя...

Я повесил трубку и тоскливо уставился за окно. Дождь усиливался, молотил по карнизу. Хотелось умчаться с этой клятой работы, нарвать цветов на клумбе у райсовета, прибежать на Советскую улицу, постучать в дверь... Первая женщина за четыре с лишним месяца, которая заставила меня забыть хищный блеск Иришкиных глаз.

Вслед за Янкой позвонил Крюгер, сообщил заплетающимся голосом:

– Это я, многострадальная немецкая душа. Докладываю по порядку. Дактилоскописты утверждают – все найденные отпечатки пальцев в квартире принадлежат Грушницкому. Имеется парочка чужих, старых, полустертых, на всякий случай их забрали. Соседи по подъезду ничего не видели и не слышали. Подозрительных личностей возле дома не фиксировали. Эти люди странно устроены, Артем, – все хотят иметь информацию, но никто не хочет ею делиться. Скучный народец.

– Но своего ты добился, – упрекнул я. – Признайся, Крюгер, ты больше искал не преступников, а истину?

– Уверяю тебя, не увлекался. Исключительно пользы дела для. На задворках дома есть сараи, в одном из них колоритные личности пенсионного возраста чинят лодочное хозяйство. Отличные парни. Полвека проторчали на зоне, а на старости лет решили пожить честно и как-то увлеклись. Ума не приложу, зачем им это надо. Я показал удостоверение, и один из этих дедков-братков тут же сгонял за самогоном. Они хранят свое пойло в трехлитровых банках – представляешь? И даже закатывают крышками, чтобы до зимы не выпить!

– Не они первые, – миролюбиво заметил я. – Первое баночное пиво, между прочим, открывалось консервными ножами.

– Не устоял я, Артем, – покаялся Крюгер. – От усталости окисляются контакты, и их приходится постоянно протирать спиртом. Так вот, о смерти жильца из восьмой квартиры эти двое уже слышали. Один из них проживает в десятой, другой – в двенадцатой. У одного – лодка, у другого – снасти: объединяют усилия, уезжают на пару ночей в верховья Уштыма: там таймень, налим, муксун. И самое интересное, что вчера ночью эти ребята опять корпели над своей техникой! Протянули переноску, засиделись – не вязалось у них чего-то. Дом уже спал, никто не шатался. И вдруг на втором этаже вспыхнул свет! Борисыч и говорит: ни хрена, мол, себе, полвторого на часах, куда это Васильич подпрыгнул? А потом видят, кто-то шторку задернул, свет горит, а за шторками тени колышутся.

«И мертвые с косами», – подумал я, невольно покосившись на дверь.

– Сколько теней?

– Две, не больше. Специально не подсчитывали, но сегодня вспомнили и пришли к согласию. Слышимость была неважная, но старикам показалось, что Грушницкий удивленно воскликнул. А потом что-то громко сказал. А потом заткнулся.

– А потом умер, – вздохнул я. – Леденящий триллер, Крюгер. Дальше-то что было?

– Мои собутыльники особенно не заостряли, своих дел невпроворот. Пришел запоздалый гость, посидели, разошлись... Свет горел минут десять. Потом потух. Зачем привлекать внимание? Уходя, гасите свет и все такое.

– Ладно, – вздохнул я. – Ты в райотдел?

– Так не вечер еще, – испугался Крюгер. – Потолкусь еще немного, может, дополнительной информацией обрасту.