Стриптиз - Жорж Сименон Страница 14

К сожалению, хотя он и любил танцевать, однако не сумел этому научиться.

Но был убежден, что его импровизации всегда великолепны… Каждые пять минут он подходил к Джианини и заказывал музыку по своему вкусу.

— Вы по крайней мере позволяете вас вести, — с удовлетворением говорил он Селите, навязывая ей самые экстравагантные па. — Я не выношу женщин, которые считают своим долгом давать уроки танца кавалеру.

Его мало волновало то, что он задевал другие пары и наступал на ноги партнерше, которую несколько раз крайне резко запрокинул. Даже напротив, чем сильнее толкал он танцующих, тем больше веселился, как если бы развлекался на ярмарке, сидя в маленькой машинке на «автодроме».

Щупая бедра Селиты, врач разглагольствовал:

— Смешно подумать, что я вас увижу голой на этом же самом месте, где мы сейчас танцуем. Интересно знать: а как это на вас действует? Вас это возбуждает?

Все же время от времени он испытывал необходимость присесть, чтобы немного отдохнуть, а главное, для того, чтобы еще выпить. Это давало возможность Селите хоть немного перевести дух.

Пока она так отдыхала, она явственно ощущала по некоторым взглядам, улыбкам, тостам, что скоро должно что-то произойти. И она ломала голову, пытаясь угадать, какой неприятный сюрприз они ей приготовили. Они были здесь в полном составе, почти все занятые с посетителями. Только Наташа и новенькая танцевали вдвоем.

— Ну, продолжим! — воскликнул дантист, вытирая губы.

Поскольку за ней наблюдала мадам Флоранс, Селита не осмелилась отказаться и снова оказалась среди танцующих со своим неистовым кавалером. Велел ли кто-то оркестру нарочно ускорить ритм румбы? Или Джианини, увидев снова на площадке пьяного дантиста, просто решил поразвлечься?

Селита двигалась в танце как могла, партнер ее толкал то вправо, то влево, и вдруг нога ее подвернулась, она сначала даже не поняла почему. Ей все стало ясно, когда она упала на колени: это Наташа, танцуя с новенькой.

Сумела зацепить один из ее высоких каблуков и сорвать с ноги туфлю.

Инстинктивно она попыталась ее схватить, но не могла долго ползать на корточках среди ног танцующих, которые тем временем уже далеко отшвырнули ее туфлю.

Дантист толком ничего не понял и спросил ее:

— Вы вывихнули ногу?

— Нет. Моя туфля…

На одной ноге не потанцуешь, и она попыталась покинуть танцевальную площадку, но не могла пробиться сквозь толпу.

Три, четыре раза она наклонялась, чтобы схватить свою туфлю из черной замши, уже заметно запылившуюся, которая приближалась к ней, но всякий раз кто-нибудь отпихивал ее подальше. Это стало похожим на игру вроде футбола, и все в конце концов приняли в ней участие.

— Прошу прощения…

Она раздвигала пары, направляясь, прихрамывая, к своему столу, в то время как кругом все смеялись. Разве может вызвать жалость женщина, оказавшаяся в смешном положении?

— Как это случилось? — спрашивал ее спутник, вынужденный покорно следовать за ней.

— Не важно! Не беспокойтесь из-за меня.

Мадо, по-прежнему танцующая с Наташей, не смеялась, не пыталась даже пинать замшевую туфлю, у которой в ее злоключениях уже потерялся каблук. Что касается Мари-Лу, то она первой прекратила игру и повела своего кавалера к стойке бара.

Музыка прекратилась. Площадка опустела. В самой ее середине бросалась в глаза жалкая туфля, лежащая стели серпантиновых лент, и все взирали на нее, пока Жюль не решился ее подобрать.

— Это ваша, мадмуазель Селита?

Разве не ироническим был этот вопрос, когда и так заметно, что у нее одна нога босая?

— Я попытаюсь найти каблук. Он, должно быть, где-нибудь под столом.

— Ни к чему это, Жюль. Спасибо.

А ее глупый дантист спрашивал:

— У вас есть запасная пара?

— Да, там, наверху.

Лучше будет подождать и не идти через весь зал, пока посетители не начнут снова танцевать.

— Закажите мне, пожалуйста, чего-нибудь выпить.

У нее еще хватило сил мужественно улыбаться, поглядывая сквозь стекло поднятого бокала.

— Давайте чокнемся!

Оказавшись в артистической, где никого не было, она устало опустилась на табурет, стоявший у зеркала, и принялась разглядывать свое отражение сурово, без всякой жалости, ненавидя себя в эту минуту так же, как ненавидели ее другие.

Эта нелепая история с туфлей выбила ее из колеи сильнее, чем какая-нибудь подлинная драма. И будь у нее хотя бы пять тысяч франков, она тут же бы уехала.

Куда именно, она не знала. Прошло то время, когда она могла претендовать на место в парижских кабаре. Есть, правда, в Женеве одно кабаре своеобразная мекка стриптиза, где она уже дважды побывала, но это самая настоящая фабрика. Их было пятнадцать каждый вечер, иногда больше, и они выступали, сменяя друг друга, как на конвейере, с номерами, строго рассчитанными по минутам.

Попробовать поехать в Ниццу? В Марсель?

Впрочем, к чему об этом думать, коль скоро ей не на что даже купить билет на поезд? У нее вообще никогда не было денег, тем более здесь, потому что, как только она получала хоть немного, то сразу же направлялась в казино; не имея средств купить билет в главный зал, где играли в рулетку или в железку, удовлетворялась более дешевыми вариантами азартных игр в большом холле.

Сколько бы она ни проигрывала, через неделю ее снова неудержимо тянуло туда. Селита как будто стремилась заставить судьбу, несмотря на ее упорное сопротивление, быть наконец к ней милостивой и позволить в конце концов выиграть.

Ожидая, что в один прекрасный день это произойдет, она оказалась в Канне как в ловушке, не имея возможности оттуда выбраться. С ней случалось такое уже не в первый раз. В свое время она испытала нечто подобное в Анкаре, странном городе, в столице, искусственно созданной прямо в пустыне Малой Азии.

Она решила, что ей выпала удача, когда одно агентство, расположенное у ворот Сен-Мартен, отправило ее туда, заключив с ней контракт сроком на шесть месяцев. И она еще не подозревала, что эти шесть месяцев превратятся в два года.

Кабаре было жалким, убогим. Вокруг зала находились ложи, которые могли быть при случае плотно занавешенными. Никогда в жизни ей не приходилось отпихивать столько рук. Каждый день она клялась, что начнет откладывать деньги на возвращение, но прошло два года, а она по-прежнему оставалась там, уже почти смирившись с мыслью, что никогда не уедет. Так, может быть бы, и произошло, если бы один бельгийский дипломат, возвращавшийся с семьей в Европу, не предложил ей сопровождать его детей в качестве гувернантки.

— Не нужно только говорить моей жене, где я тебя встретил. Я представлю тебя как учительницу, которая хочет вернуться на родину.